Рассказы
Шрифт:
Над пестрой мозаикой городских крыш высится скала с плоской вершиной, над которой виднеется что-то вроде короны, похожей на ферзя с шахматной диаграммы. Бело-желтая, словно отлитая из сплава золота с платиной. Но это мрамор. И не зубцы короны, а колонны разрушенного храма.
Мы поднимались к Акрополю долго. Дорога оказалась трудной и длинной. Идя по ней, эллины во время священных шествий проникались благоговейным ожиданием чуда, прежде чем увидеть божественные строения.
Поразительно впечатление от величественного полуразрушенного здания Парфенона. В чем секрет? В строгой математической
Боги Олимпа! Сколько превосходных сюжетов получили мы от наивных, но поэтических верований эллинов!
Зевс Громовержец! Силой воцарившийся среди богов. Неистовый сластолюбец, зорко высматривающий для себя земных красавиц.
Его покойно-величавая жена, непреклонная Гера, покровительница домашнего очага, беспощадная гонительница рожденных от прелюбодеяния, в том числе и Геракла, побочного сына своего державного супруга.
Бог света, враг зла, златокудрый, сияющий, но порой жестокий Аполлон с серебряным луком и не знающими промаха золотыми стрелами.
Богиня любви Афродита, воплощение женской красоты, вышедшая из морской пены…
И множество других «узкоспециализированных» богов светлого Олимпа, которым противостоит брат Зевса Аид, правящий скорбным царством теней.
Украдкой подобрали мы бесценные сувениры, крохотные хрустевшие под ногами кусочки мрамора. Лишь много лет спустя я узнал, что туда по ночам завозили на самосвалах битый мрамор из карьеров специально для легковерных туристов.
Вспоминая известные с детства мифы, шли мы по шумным улицам древнейшей из европейских столиц. Афины, в отличие от Рима с его остатками Колизея и руинами иных памятников культуры прямо на улицах, ничем, казалось, не напоминали своего древнего прошлого, но…
На углу переполненного машинами проспекта стоял продавец губок, величественно запрокинув голову, словно рассматривая видимый отсюда Акрополь, и держал на плече палку с ворохом губок, не поддельных, а собранных ныряльщиками со дна морского, чем-то похожих на детские воздушные шарики.
Задержавшись у перекрестка, мы все еще говорили о богах Олимпа, об их борьбе с титанами за власть над миром. О томд как они влюблялись, рождали детей, вели вполне человеческий образ жизни и следили за людьми, помогали героям, а великого героя Геракла даже сделали бессмертным.
— Рад, что наши древние боги занимают вас. — на чистом русском языке обратился к нам продавец губок. — Жаль, не вижу вас, мои земляки.
— Но мы перед вами, — начал было поэт, но спохватился, поняв, что старик слеп.
— Я родился в Колхиде, — продолжал тот, — жил там на берегу вашего Черного моря и до сих пор своими уже незрячими глазами вижу Кавказские горы и ту скалу, к которой бегал еще мальчишкой, ту самую, к которой был прикован Прометей.
Он произнес это с таким серьезным видом, что мы переглянулись.
— Я мог бы многое рассказать вам о Колхиде, о золотом руне, об аргонавтах, об Одиссее, Геракле…
Старый грек заинтересовал нас.
— Вы давно перебрались на родину? — спросил поэт.
— На «родину предков», — отозвался старик и раздраженно махнул рукой. — Отсюда виден Акрополь, но, увы, не видна наша с вами родина.
— Вы тоскуете о ней?
— Потому и заговорил с вами, услышав знакомую речь.
— Да, мы под впечатлением Парфенона! Какой непревзойденный гений создал его? — испытующе спросил поэт.
— Великий зодчий Фидий, друг Перикла, оратора и воина, мечом и словом подчинявшего себе всех. Но, увы, уже без него, — вздохнул старик, — гениальный зодчий по навету врагов, приписавших ему хищения, умер в тюрьме. Но разве найдется в мире столько золота, чтобы оплатить его творения, которыми спустя двести пятьдесят веков любуются люди Земли?
— С вами интересно говорить, — признался поэт.
— Я мог бы вам рассказать много интересного, чего почти никто не знает.
— Может быть, мы пройдем в кафе напротив? — предложил художник.
— О нет, почтенные гости! Там «брачное кафе», туда приходят только люди, желающие вступить в брак, познакомиться.
Боюсь, что нам с вами там делать нечего. Я проведу вас в другое место.
И он двинулся по тротуару. Мы шли за ним, видя, как колышется за его спиной огромная связка губок.
Подошли к кафе с вынесенными на тротуаре, как в Париже, столиками. Усатый официант усадил нас за один из них, а мы, скинувшись своей туристской мелочью, хотели угостить нашего спутника, но он запротестовал, сказал несколько певучих слов официанту, и тот исчез.
Вскоре он вернулся, неся бокалы с чем-то ароматным, что нужно было потягивать через соломинки.
— Никак не могу освоиться с тем, что нахожусь на территории Древней Эллады, — сказал художник.
— Так посмотрите вокруг, — сказал слепец, словно видел все лучше нас. — Разве не найдете вы среди людей носатых и мясистых и тех, кто похож на древнегреческие статуи? Девушки, юноши… Представьте себе их с античными прическами, в ниспадающем складками одеянии… Не могу вам помочь в этом, но уверен…
Но он помог, помог! И был прав, слепец! Слепыми оказались мы, зрячие! Люди, сидевшие за другими столиками, прохожие на тротуаре, если не все, то некоторые из них, стали восприниматься нами как дети Эллады.
Вот юноша! Если вообразить себе его в тунике, с лентой на лбу, удерживающей пряди волос, его копию можно было бы поставить на пьедестал в музее!
А эта девушка, что так заразительно хохочет с подругой!
Да обе они с удивительно правильными чертами лица, с линией лба, продолжающей нос, превратись они по волшебству в мрамор, могли бы поспорить с творениями древних мастеров!