Рассказы
Шрифт:
– Не откажусь, – поклонился Ляписов.
– Мы выписали две газеты и жалеем. Можно бы одну выписать.
– Ну, иногда в газетах можно натолкнуться на что-нибудь интересное… Читали на днях, как одна дама гипнотизмом выманила у домовладельца тридцать тысяч?
– Хорошенькая? – игриво спросил Андромахский. Хозяйка кокетливо махнула на него салфеточкой.
– Ох, эти мужчины! Им бы все только – хорошенькая! Ужасно вы испорченный народ.
– Ну, нет, – сказал Ляписов. – Вейнингер держится обратного
– Есть разные женщины и разные мужчины, – послышался из полутемного угла тот же голос, который говорил, что в газетах нет ничего интересного. – Есть хорошие женщины и хорошие мужчины. И плохие есть там и там.
– У меня был один знакомый, – сказала полная дама. – Он был кассиром. Служил себе, служил и – представьте – ничего. А потом познакомился с какой-то кокоткой, растратил казенные деньги и бежал в Англию. Вот вам и мужчины ваши!
– А я против женского равноправия! – сказал господин с густыми бровями. – Что это такое? Женщина должна быть матерью! Ее сфера – кухня!
– Извините-с! – возразила хозяйка. – Женщина такой же человек, как и мужчина! А ей ничего не позволяют делать!
– Как не позволяют? Все позволяют! Вот одна на днях в театре танцевала с голыми ногами. Очень было мило. Сфера женщины – все изящное, женственное.
– А, по-моему, она вовсе не изящна. Что это такое – ноги толстые, и сама скачет, как козел!
– А мне нравится! – сказал маленький лысый человек. – Это танцы будущего, н они открывают новую эру в искусстве.
– Чашечку чаю! – предложила хозяйка Андромахскому. – Может быть, желаете рюмочку коньяку туда?
– Мерси. Я, вообще, не пью. Спиртные напитки вредны.
Голос из угла сказал:
– Если спиртные напитки употреблять в большом количестве, то они, конечно, вредны. А если иногда выпить рюмочку – это не может быть вредным.
– Ничем не надо злоупотреблять, – сказала толстая дама.
– Безусловно. Все должно быть в меру, – уверенно ответил Ляписов.
Андромахский встал, вздохнул и сказал извиняющимся тоном:
– Однако я должен спешить. Позвольте, Марья Игнатьевна, откланяться.
На лице хозяйки выразился ужас.
– Уже?!! Посидели бы еще…
– Право, не могу.
– Ну, одну минутку!
– С наслаждением бы, но…
– Какой вы, право, нехороший… До свиданья. Не забывайте! Очень будем рады с мужем видеть вас.
Ласковая, немного извиняющаяся улыбка бродила на лице Андромахского до тех пор, пока он не вышел в переднюю. Когда нога его перешагнула порог – лицо приняло выражение холодной злости, скуки и бешенства.
Он оделся и вышел.
Захлопнув за собой дверь, Андромахский остановился на полутемной площадке лестницы и прислушался. До него явственно донеслись голоса: его приятеля Ляписова, толстой дамы и m-me Пылинкиной.
– Что за черт?
Он огляделся. Над его головой тускло светило узенькое верхнее окно, выходившее, очевидно, из пылинкинской гостиной. Слышно было всякое слово – так отчетливо, что Андромахский, уловив свою фамилию, прислонился к перилам и застыл…
– Куда это он так вскочил? – спросил голос толстой дамы.
– К жене, – отвечал голос Ляписова. M-те Пылинкина засмеялась.
– К жене! С какой стороны?!
– Что вы! – удивилась толстая дама. – Разве он такой?..
– Он?! – сказал господин с густыми бровями. – Я его считал бы добродетельнейшим человеком, если бы он изменял только жене с любовницей. Но он изменяет любовнице с горничной, горничной – с белошвейкой, шьющей у жены, и так далее. Разве вы не знаете?
– В его защиту я должен сказать, что у него есть одна неизменная привязанность, – сказал лысый старичок.
– К кому?
– Не к кому, а к чему… К пиву! Он выпивает в день около двадцати бутылок!
Все рассмеялись.
– Куда же вы? – послышался голос хозяйки.
– Я и так уже засиделся, – отвечал голос Ляписова. – Нужно спешить.
– Посидите еще! Ну, одну минуточку! Недобрый, недобрый! До свиданья. Не забывайте нашего шалаша.
Когда Ляписов вышел, захлопнув дверь, на площадку, он увидел прислонившегося к перилам Андромахского и еле сдержал восклицание удивления.
– Тссс!.. – прошептал Андромахский, указывая на окно. – Слушайте! Это очень любопытно…
– Какой симпатичный этот Ляписов, – сказала хозяйка. – Не правда ли?
– Очень милый, – отвечал господин с густыми бровями. – Только вид у него сегодня был очень расстроенный.
– Неприятности! – послышался сочувственный голос толстой дамы.
– Семейные?
– Нет, по службе. Все игра проклятая!
– А что, разве?..
– Да, про него стали ходить тревожные слухи. Получает в месяц двести рублей, а проигрывает в клубе в вечер по тысяче. Вы заметили, как он изменился в лице, когда я ввернула о кассире, растратившем деньги и бежавшем в Англию?
– Проклятая баба, – прошептал изумленный Ляписов. – Что она такое говорит!
– Хорошее оконце! – улыбнулся Андромахский.
– …Куда же вы?! Посидели бы еще!
– Не могу-с! Время уже позднее, – послышался голос лысого господина. – А ложусь-то я, знаете, рано.
– Какая жалость, право!
На площадку лестницы вышел лысый господин, закутанный в шубу, и испуганно отшатнулся при виде Ляписова и Андромахского.
Андромахский сделал ему знак, указал на окно и в двух словах объяснил преимущество занятой ими позиции.