Рассказы

Мягков Алексей Николаевич. Родился в 1952 г. в Ленинграде в семье офицера флота. Детство провел в Порккалла-Удд (советская база в Финляндии). Детский сад там заменялся приглядом старшины-сверхсрочника трезвого поведения и доброго нрава. Людей делил на моряков и женщин. При возвращении в Ленинград был удивлен тем, что мужчины не носят формы.

После окончания ЛВИМУ имени адмирала С. О. Макарова попал в Гидрографическую службу ВМФ. Начались дальние походы по всем океанам и морям, продолжительностью от 3 до 9 месяцев. Их было примерно 25. Условия

плаваний, в сравнении со службой моряков боевого флота, считает курортными, несмотря на все глупости и трудности.

Писать начал сравнительно поздно и первые рассказы прочитал В. В. Конецкому. Викторыч был человеком резким, но доброжелательным. Он сказал так: «Все, что я услышал — полная чушь! Но писать вы можете и будете, если поймете, о чем нужно писать». Кается, что так и не понял. Много лет участвует в работе Литературного объединения при Доме ученых. Печатался в периодических изданиях, альманахах, выпустил книгу «7 футов над килем». Принят в Клуб русских писателей Нью-Йорка. Живет в С.-Петербурге.

Флаги кораблей и судов изготавливаются из шерстяной ткани, которая называется флагдук. Ткань легкая, свободно реет, вздымается и полощется на морском ветру. Через пару недель полоскания появляется бахрома. Флаг подшивают, но ветер продолжает его трепать, выдергивая по нитке. Опять подшивают. И так, покуда на мачте не оказывается короткий обрубок.

Флаг гидрографических судов ВМФ представляет собой синее прямоугольное полотнище, в левом верхнем углу помещено изображение военно-морского флага, а справа — маяк в белом круге. В процессе истрепывания и подшивания символика постепенно исчезает. Иностранные корабли и самолеты начинают иронично интересоваться национальной принадлежностью судна. Боцману приказывают изобразить родной флаг на листе жести. Изделие выходит долговечным, одна беда — дребезжит на ветру, раздражает.

— Расскажи свежий анекдот про Чапаева! — улыбнулся парень.

Вас бы такая просьба удивила? Ну а я слегка обалдел. Потому как дело происходило на одном из Островов, и передо мной стоял темнокожий боец в камуфляжной униформе без внятных знаков различия.

— Мулат, — подумал я. — Или креол? Забыл, чем они отличаются. Уже не черный, но еще не белый. Переходное звено.

План похода не предусматривал посещения этих Островов. Однако, поступил приказ уйти с основного планшета и тщательно перепахать новый квадрат. Эхолоты барахлили, сигналы радионавигационной системы принимались на пределе дальности, а плотная облачность не позволяла определяться по светилам. Об этих заморочках было честно доложено береговому руководству. Ответ был изумителен по лаконизму — «Продолжать невзирая». И мы продолжили хождение паралельными галсами, смирившись с тем, что весь материал пойдет в корзину.

Опершись локтями на планшир, я рассказал первый пришедший на ум анекдот.

Парень долго, заливисто хохотал, притопывая высоким шнурованным ботинком по бетону причала.

— Промером занимаетесь? — спросил он, отсмеявшись. — Погода, наверное, не баловала?

— Хорошо по-русски говоришь, — похвалил я.

— Так в Ленинграде учился, — объяснил он, — в рыбной мореходке. На Каменном острове. Зовут меня Серран, можно Серега.

— Ну-у! — обрадовался я. — Слушай, а ты Генку Астапова не знаешь?

— Корешами были! — удивился Серран.

— Мой одноклассник по школе, — я почувствовал невольную симпатию к веселому креолу. — А Скелета помнишь?

— Еще бы! — Серега показал белоснежные зубы. — Сколько мы с ним... Жив он?

— Жив, — успокоил я. — В милиции служит. А Генка уже старпомом плавает. Слушай, а что у вас тут делается?

— Месяц как освободились от колониальной зависимости, — кисло сообщил Серран. — Сбросили, так сказать, иго.

Об этом мы узнали еще в море. Однажды утром радист принес на мостик извещение о том, что Острова получили волю и тут же объявили о введении двухсотмильных территориальных вод.

— Может, ошибка? — предположил старпом, — Наверное, имеется в виду экономическая зона.

— Тут ясно сказано — терводы, — штурман ткнул пальцем в бланк. — И мы как раз находимся в этих самых терводах, — он вопросительно посмотрел на командира.

Но старший лейтенант Бодунов никак не отреагировал. Продолжал глядеть вперед, покачиваясь на длинных ногах.

— Это же надо! — злился старпом. — У США двенадцать миль и ничего, хватает, не жалуются! А эти...

— Есть несколько государств, объявивших двухсотмильные терводы, — напомнил штурман, — Бразилия, Уругвай, Перу...

— И кто-нибудь признал это? — Бодунов полуобернулся.

— Никто не признал, — хихикнул штурман.

— И правильно, — одобрил командир.

— Посягательство на принцип свободы открытого моря, — продолжал горячиться умный старпом. — Такие авторитеты международного морского права, как Гроций и Коломбос...

— Они Гроция не читали, — успокоил его командир. — Я, кстати, тоже. А ты бы, старпом, не Гроция штудировал, а ... — но так и не сказал, что же именно следует штудировать.

— Территориальные воды, — не выдержал молчавший до того замполит Сурепко, — это водное пространство, на которое распространяется суверенитет государства и которое государство способно эффективно контролировать!

— Господи! — застонал Бодунов. — Чтобы на одном пароходе собралось столько эрудитов? Ну, кто еще чего скажет?

— В терводах запрещен не только морской промысел, но и гидрографические работы, — осторожно напомнил я. — Может, вырубить к черту эхолоты, один черт они ничего не пишут, и сослаться на суверенитет?

— А по земле погулять хочешь? — строго спросил начальник промерной партии. — Нам же заход обещали. Соображать надо, а не только кроссворды разгадывать!

— Так! — заключил Бодунов. — Живем, как жили. И прошу прекратить дискуссию, вы на ГКП, а не в Гайд-Парке.

— И как происходило освобождение, — спросил я креола, — воевали, партизанили?

— Какая тут может быть партизанщина, — удивился он, показав на совершенно лысые красные холмы, — это же не Брянские леса. Просто приехали мы сюда и объявили местным, что они теперь свободны. Они не возражали.

— И все? — удивился я.

— Ну, еще памятники старого режима с постаментов сбросили.

— Мешали?

— Детская болезнь левизны, — объяснил освободитель, — вот и болеем.