Рассказы

От такого замечания Том ощущает себя на десять футов выше ростом, тем более что все происходит на глазах у длинноволосой продавщицы, отсчитывающей ему сдачу.

Они выходят из магазина; Том придерживает стеклянную дверь с наклеенным объявлением, давая Донне пройти. Лилия, только и в состоянии думать он, глядя на ее ноги в узорчатых колготках. Нет, две лилии, поправляет он себя, две восхитительные лилии.

Он открывает ей правую дверцу, обходит машину и садится за руль. К черту кондиционер. Погода и так прекрасная. Ему приходится заставлять себя смотреть

на дорогу — когда Донна сидит, ее юбка кажется еще короче.

Место для парковки обнаруживается прямо перед его домом. Том заруливает на стоянку.

— Иногда везет больше, чем того заслуживаешь, — признается он.

Донна смотрит на него в упор.

— Мне кажется, ты вполне достоин удачи.

Они поднимаются по лестнице; его правая рука обнимает ее за талию. Когда Том наконец убирает руку, чтобы достать ключ, она с такой силой прижимается к нему, что он не может залезть в карман. Впрочем, это ему приятно. Ей, кажется, тоже. При случае она старается прижаться к нему.

Пока он пытается отодвинуть засов, она нежно покусывает его за ухо. После этого ему требуется несколько попыток, чтобы открыть английский замок. В конце концов ключ поворачивается в замке, и он распахивает дверь.

И сразу же на них с Донной обрушивается поток кондиционированного воздуха. Том чувствует, как его память скользит вперед во времени. И, поскольку они стоят еще за дверью, это происходит медленно. Возможно, так еще хуже.

Теперь он смотрит на Донну совсем по-другому. Она терпеть не может семидесятых, даже когда сама в них находится. Том всю жизнь мирится с погодой. И поэтому они вечно ссорятся.

Он вспоминает стакан, разбитый о стену. Не об его голову — но это чистое везение плюс отсутствие у Донны навыков метания. Ее рука делает движение к щеке — он понимает, что она вспомнила ту пощечину. Он чувствует, как его щеки начинают пылать от злости и стыда. Со звуком, напоминающим сдавленное всхлипывание, Донна поворачивается и неверным шагом начинает спускаться по лестнице.

Он рефлекторно делает шаг следом. В результате Том оказывается на достаточном расстоянии от двери, чтобы тяжелые времена чуть выветрились из его головы. Донна тоже останавливается, оборачивается и смотрит на него. Она встряхивает головой.

— Как тяжело, — говорит она. — Ничего удивительного, что мы с тобой не вместе.

— Ничего удивительного, — повторяет он почти беззвучно. Он чувствует себя совершенно разбитым — слишком быстро все произошло. Он спускается по лестнице к Донне. Она не убегает и не бросается на него со злобой — это уже хороший признак. Рядом с ней ему становится лучше. В шестидесятых ему всегда лучше, когда она рядом.

Он делает глубокий вдох.

— Давай я зайду внутрь и выключу кондиционер.

— Ты уверен, что хочешь этого? Я не хочу, чтобы ты портил свою квартиру только ради меня.

— Все будет хорошо, — говорит он, в душе надеясь, что это окажется правдой.

Она берет его за руку.

— Ты молодчина. Я постараюсь сделать тебя счастливым.

Подобное обещание заставляет его мчаться наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Пара шагов через площадку — и он в квартире.

Он был прав. Разом гораздо менее болезненно, чем постепенно. Это словно прыжок в холодный бассейн — помогает привыкнуть к воде быстрее, чем если опускаться в воду ступенька за ступенькой. Конечно же, воспоминания возвращаются. Иначе и быть не может. Но в полностью кондиционированной атмосфере середины семидесятых, что сохраняется у него в квартире, они не так остры и болезненны.

Он берется за хроностат и решительно поворачивает регулятор. Жужжание кондиционера стихает. Впрочем, раньше Том не замечал его, настолько привык. Он проходит в спальню и распахивает окно настежь, чтобы впустить воздух с улицы. Перемена климата вновь обостряет воспоминания, но лишь на мгновение: они сразу же уходят куда-то далеко.

Когда он возвращается в гостиную, маленький калькулятор, лежавший на журнальном столике, исчезает. Хороший признак, думает он. Он бросает взгляд на стрелку хроностата. Стрелка уже опустилась до семидесяти. Он несколько раз открывает и закрывает входную дверь, чтобы лучше перемешать воздух. Завихрение слегка путает его мысли, Но это тут же проходит.

Он снова смотрит на хроностат. Шестьдесят восьмой. Сойдет. Донна все еще ждет на лестнице.

— Заходи.

— Ладно, — отвечает она. Теперь уже она перепрыгивает через две ступеньки, демонстрируя при этом свои замечательные ножки целиком.

— Немного вина?

— Разумеется. Любое, что найдется.

Он открывает холодильник. Там еще есть полгаллона «Спаньяды». Он наполняет два стакана и несет их в гостиную.

— Мне нравится плакат, — заявляет Донна. На стене висит черно-белый плакат «Не забудь пикап родной!» размером с детский бильярд. При работающем кондиционере его здесь нет. Ну и пусть себе висит, если Донне нравится. Тому даже не жаль китайской гравюры, что придет на смену плакату.

А потом, как это было уже много-много раз, они направляются в спальню. Чуть позже Том, не одеваясь, вкатывает из гостиной ТВ. Он включает ТВ в сеть, находит канал, передающий новости, и плюхается обратно в постель к Донне.

Некоторое время он не обращает на телевизор внимания — наблюдать за тем, как бледнеет красное пятно между грудями у Донны, куда интереснее. Краем уха он слышит, что в Миннесоте тридцатые. «Не Бог весть что, но уже лучше», — бормочет он, чтобы показать, что следит за событиями.

Донна кивает — она смотрит внимательно.

— Помнишь, как прошлой зимой было ниже девятисотого, и продукты пытались доставлять на телегах? Народ голодал. Это у нас, в Соединенных Штатах! Я поверить не могла в такое.

— Кошмар, — соглашается Том. Тут внимание его переключается на ТВ — появляется комментатор погоды.

— Завтра на большей части территории города начало семидесятых, — говорит он, тыча указкой в карту, — за исключением Долины и пригородов, где ожидается середина или конец семидесятых. Приятной погоды, Лос-Анджелес! — и сворачивает карту.