Рассказы
Шрифт:
— Пегашка! Брехун! Сам знаешь, что озера нет. Дальше не пойду! Дудки! Катись сам на свое озеро!
Степка пытался успокоить меня, но я повернулся и побежал назад.
— Петьк! Петька! — раздался испуганный Степкин голос. — Погоди, что скажу!
Я не остановился. Потом услыхал за спиной тяжелое дыхание Степки — он догонял меня.
— Погоди! — Степка ухватился за мою рубаху.
— Не хватай! — рванулся я.
— Петька, бежать негоже: запалишься, — бубнил Степка. — Лучше вместе шагом пойдем…
— Ага,
В Степкиных глазах вдруг вспыхнул огонек.
— Дурак, — глухо произнес он. — Ты послушай, что я скажу…
Но я снова побежал. Бежал, путаясь в траве, падал, поднимался и опять бежал с одной тупой мыслью: скорее добраться до деревни, схватить полное ведро воды и пить, пить, пить…
Из груди рвалось хриплое дыхание, во рту жгло нестерпимо, топот ног больно отдавался в висках. «Пить, пить, пить…» — билось в мозгу, а я бежал и бежал, выбирая дорогу по нашим старым следам — примятой траве.
Пот, слезы бессилия текли по лицу, застилали глаза.
«А как же Стёпка? — вдруг мелькнула тревожная мысль. — Ведь я его бросил одного в степи…»
Я остановился, оглянулся. Степки не было видно. Я с трудом раздвинул ссохшиеся губы, чтобы крикнуть ему, но острая боль не дала открыть рот — губы лопнули, из них засочилась кровь.
Такого у меня никогда не случалось, и я испугался. Мне показалось, что я сейчас умру. Ужас охватил меня, и этот ужас погнал вперед.
«Пегашка, подлец! — ругал я в отчаянье Степку. — Пропадай теперь и ты! И правильно сделал, что убежал от тебя».
Наконец выбрался на тропинку, бежать сразу стало легче, но я чувствовал, что кончаются мои последние силы. Во мне все горело, не хватало воздуха. «Скорей, скорей», — твердил я себе, но бежать уже не мог, а еле перебирал ногами.
И вот, когда уже совсем потерял надежду на то, что выберусь из беды, я увидел вдалеке, на взгорье, нашу деревню.
Радость охватила меня. Я рванулся вперед и — зашатался. Меня кто-то сильно ударил по голове. Черные и красные круги поплыли перед глазами, и я упал…
За окном шумел ветер. Было видно, как он свирепо налетал на чахленький куст сирени и крепко трепал его. Кажется, собиралась гроза: небо было какое-то сизое, и по нему плыли черные рваные тучи.
Вот уже с минуту я лежу с открытыми глазами и не могу вспомнить, что же со мной случилось: почему я в постели, почему у меня разламывается голова и так сильно болит тело?
У стола, подперев ладонью щеку, сидит моя тетя Агаша. Она часто вздыхает и, нет-нет, да смахнет с глаз редкие крупные слезы.
«Что же это она плачет? — думаю я. — Неужели из-за меня? Ну конечно! Ведь кто-то сильно ударил меня по голове…»
Я силюсь вспомнить, что было со мной дальше, и не могу.
Скрипнула дверь. Кто-то тихо подошел к тете Агаше и тоже сел. Я узнал нашу соседку, крикливую бабку Дудариху.
— Ну что, не полегчало? — шепотом спросила она и кивнула в мою сторону.
Тетя Агаша вздохнула, покачала головой.
— Беда, — вздохнула и Дудариха. — Что докторша-то сказала?
— Говорит — солнечный удар… От жары. Ходили в степь искать озеро какое-то… — Тетя Агаша всхлипнула и провела пальцем по глазам.
— А кто еще-то ходил? — испуганно спросила Дудариха. — Нашего Ванюшки тоже, почитай, с утра дома нет.
— Со Степушкой Куликовым ходили. Он-то, сердечный, и принес на себе Петю… Сам — клоп, от горшка два вершка… Еле отходили. Тоже лежит теперь дома.
— Смотри-ка! — ахнула Дудариха. — Не бросил дружка…
Словно огнем обдали меня эти слова. Я закрыл глаза.
Я лежал, думал, а перед глазами стояло Степкино лицо, его белобрысая, пегая голова.
«Степка, а ты бы пошел на смерть?» — вспоминаю свой вопрос.
Степка не ответил. Он не ответил, но теперь я знал Степку лучше, чем себя…
1961 г.
Барышня
У бабки Меланьи был обширный двор с таинственными закоулками. На нем с самого раннего утра и до заката солнца разгуливали куры. Это были простые и добрые куры. Они разгребали навозные кучи, грелись в горячей пыли, лениво перебрасываясь друг с другом незамысловатыми новостями.
Больше всех знала новостей Хохлатка. Она умела забавно рассказывать и тараторила без умолку. Подруги слушали ее всегда с удовольствием.
«Что за умница наша Хохлатка, — думали они. — И откуда она все знает?»
Петух, гордый красавец, проникся к Хохлатке особым расположением и всегда норовил выбрать местечко рядом. Такое соседство было для него очень приятным, не то что, например, подле Рябушки, этой дурнушки и тихони.
Что за курица! Ходит — молчит, греется — молчит. И место себе выбирает где-нибудь в сторонке. Ну кого сможет привлечь такая нелюдимка?
И Петух, найдя лакомый кусочек, никогда не делился им с Рябушкой. Всегда успевали первыми подбежать на его зов другие курицы.
А Хохлатка заважничала. Ходила по двору, поглядывая на всех свысока. Иногда даже постукивала подружек, если они не уступали ей лучшего места на насесте или не освобождали дорогу к кормушке. И куры ничего — терпели.
Однажды ранней весной случилось важное: Хохлатка заквохтала. Подруги заохали: ах какое счастье! Ах какая радость! Что ни говорите, а везет нашей Хохлатке.
— Большому кораблю — большое плаванье, — важно заметила одноглазая Пеструшка.
Петух совсем ошалел от радости и пел даже в неурочное время. Он неотступно ходил за Хохлаткой, ухаживал и заботился, как мог.