Рассказы
Шрифт:
О правящем уже вторую неделю поручике Каспаре говорили всякие чудеса. Прежде всего, будто был он на пожаре, когда горел гостиный двор, и строго-настрого запретил грабить и даже поставил караульных стеречь погорелое добро.
Потом говорили, будто какой-то старухе дал денег.
Все это быстро сделало его героем среди местного населения.
Дьяконица прибежала поздно вечером от портнихи возбужденная и быстрая, какой ее никогда еще не видали. С ней произошло необычайное приключение: всю дорогу преследовал ее какой-то человек. Шел
— Не волнуйтесь, сударыня, я ничего худого не замышлял, а провожал вас только из желания защитить в случае чего. Время все-таки неспокойное.
— Это, наверное, был поручик Каспар, уж можете быть уверены! — задыхаясь твердила дьяконица, прижимая ладони к сизым щекам.
— А как он был одет? — деловито расспрашивал Сысоев. — Наружность какая?
— Лица не разглядела, а одет был обыкновенно — сапоги высокие, козырек... Темно уж было. Только это, наверное, он.
Пришедшему утром Петеньке Ветрову приключение Агнии не понравилось. Ему уже прямо так, ни в чем не сомневаясь, рассказали, что провожал сам поручик Каспар.
— Я понимаю, если бы еще он сразу представился, или зашел бы в дом, или вообще... Не знаю. Мне его поведение не нравится.
— А по-моему, именно и хорошо, что он пожелал остаться инкогнито! — вступился Сысоев.
Дьяконица взглянула на него восторженно и благодарно.
От взгляда этого Сысоев покраснел и на мгновение закрыл глаза.
— Вы не понимаете, что это не по-светски! — злился Петенька. Его особенно уязвило слово «инкогнито». Неприятно было, что сказал его урод Сысоев, а не сам он, Петенька, любящий слова тонкие и красивые.
— Нет, мы прекрасно понимаем, — возражала дьяконица, и от этого «мы» снова весь затрепетал Сысоев. — Мы понимаем, что именно так, инкогнито, и нужно было поступить. Это именно благородно, а вовсе не лезть в знакомство.
— Вы так рассуждаете, — язвительно кривя рот, ответил Петенька, — потому что не имеете представления о том, как себя держать в высшем кругу.
У него нос стал совсем белый.
— Именно имеем представление! Именно имеем!
— Удивляюсь вам! — фыркнул Петенька и стал тыкаться по углам, ища свою фуражку.
Видя, что он уходит, дьяконица разволновалась и рассердилась еще больше.
— Поручик Каспар такой человек, за которого каждый умрет с радостью! — почти кричала она. — Да, именно умрет. А вы этого не понимаете.
Петенька отыскал свою фуражку и, не прощаясь, вышел из комнаты.
Вечером дьяконица в первый раз переступила через высокий сысоевский порог и, присев на сломанную табуретку — единственную его мебель, — долго говорила про поручика Каспара.
Сысоев отвечал восторженно и умиленно.
— Разве такие Ветровы могут понять что-нибудь подобное, — робко вставил он мимоходом и затем подождал — что будет.
— Ветров — поверхностный человек, — холодно ответила дьяконица и тотчас ушла.
Но Сысоев не понял, что она ушла именно после его заключения. Для него всю ночь ангелы пели:
— Поверхностный человек! Ветров — поверхностный человек!
Утром проснулся рано, вспомнил все и подумал:
«Каков же я таков и на что я надеюсь?»
Лица своего он давно не видел — зеркал в доме не было. Пощупал свою щипаную бороденку, лоб-толкач — ничего не понял.
Вытянул правую руку, растопырил короткие пальцы с изъеденными ногтями и долго удивленно смотрел.
— Нет... руки у меня, действительно... так себе.
Стало скучно и беспокойно и больше о себе думать не захотелось.
Дьяконица весь день не показывалась, а вечером ушла.
В городе начались опять какие-то беспорядки. Слышны были выстрелы. Два раза пролетел через слободку озверелый автомобиль.
Как всегда в тревожное время, пришел наведаться о. Онисим, старенький заштатный священник. Он был дальним родственником дьяконицы и жил в одном доме с ее подругой-портнихой.
Всегда испуганный, глуховатый, подслеповатый, он по вкоренившейся семинарской привычке называл собеседника «отче», будь это даже женщина.
— Агния, налей, отче, кваску капельку.
Новой жизни боялся, кружил головой и шептал:
— Пропустили время, отче... Должен был царь сам согнать всех нигилистов в один загон и спросить: «чего вам, собственно, отче, нужно?» А теперь время упущено.
— Благополучна ли Агния? — спросил о. Онисим вышедшего к нему на стук Сысоева.
— А разве она не у вас? — спросил тот, побледнел и отвернулся.
— Нету у нас. Не была. Когда ушла?
— Еще во вторник. Третий день.
Помолчали.
— Надо в полицию заявить. Всегда, отче, в полицию заявляли.
— Я заявлю. Только полиции-то ведь нет.
— Ин и правда. Тогда надо идти к самому поручику Каспару. Прямо к нему в здание управы, пойти и сказать: «помоги, отче, распорядись».
Он отдаст приказ и разыщут. Может быть, арестована?
— Я пойду.
— Ну, благослови Бог.
В городке улицы были пусты и все двери заперты. Со стороны собора стреляли часто, пулеметом. Провезли на ошалелом автомобиле какой-то большой ящик. Люди без шапок — человек восемь — сгрудились, держали этот ящик, и лица у них были испуганные и злобные.
Площадь около управы была пуста, только у самой двери, настежь открытой, лежал человек, неестественно плотно прижавшись к земле. Рот у него был весь в крови.
Сысоев поднялся по лестнице. Везде было пусто, двери все открыты, как бывает, когда в квартире работают маляры.
«Если остановят, назову имя поручика Каспара».
Обойдя все комнаты и не найдя никого, он стал спускаться с лестницы, когда услышал за собой топот ног. Трое с ружьями догоняли его.
— Поручик Каспар! — сказал Сысоев.