Рассказы
Шрифт:
— Она пыталась надеть тебе шляпу прямо на голову, — объяснил сторож. — Обычно это у нее получается довольно точно.
— Вот как? — Перкинс поймал шляпу и, открыв рот, смотрел на завихрение.
— Убедился? — спросил старик.
— Ну, ну… — Он еще раз посмотрел на свою шляпу, потом на смерчик. — Паппи, я чувствую, мне надо выпить.
Они пошли в сторожку; Паппи отыскал стаканы, а Перкинс наполнил их из прихваченной в машине почти полной бутылки виски и сделал два внушающих уважение глотка. Повторив эту процедуру, он снова наполнил стаканы и опустился на стул.
— Это было в честь Китти, — сказал Перкинс. — Будем считать, что сие возлияние — компенсация за банкет у мэра.
Паппи сочувственно пощелкал языком:
— Тебе надо о нем писать?
— Мне надо выдать очередную колонку хоть о _ч_е_м_-_н_и_б_у_д_ь_, Паппи. Прошлым вечером Хиззонер, наш мэр, окруженный уникальным созвездием профессиональных шантажистов, взяточников, лизоблюдов и махинаторов, дал торжественный банкет в честь своего избрания… Придется написать об этом, Паппи: подписчики требуют. Ну почему я не могу, как все нормальные люди, немного расслабиться и идти отдыхать?
— Сегодня у тебя была хорошая колонка, — подбодрил его старик. Он развернул «Дейли Форум»; Перкинс забрал газету и скользнул взглядом в низ полосы, где обычно помещалась его колонка.
— Питер Перкинс, — прочел он. — Наш прекрасный город.
Перкинс пробежал главами текст:
"Что случилось с экипажами? В нашем земном раю но традиции принято считать, что было хорошо для отцов-основателей, вполне подходит и нам. Мы спотыкаемся о ту же выбоину, в которой дедушка Тозье поломал себе ногу в 1909 году. Мы радуемся, зная, что вода, вытекающая из ванны, не пропадает бесследно, а возвращается к нам через кран на кухне, благоухая хлором. (Кстати, Хиззонер пьет только газированную воду из бутылок. Можете убедиться в этом сами.)
Но тем не менее я должен сообщить вам ужасающую новость. Куда-то делись все экипажи!
Вы можете мне не верить. Общественный транспорт ходит так редко и движется так медленно, что разница почти неразличима; и все же я могу поклясться, что не так давно видел на Гранд-авеню колченогую колымагу без всяких признаков лошадей поблизости. Не иначе, внутри ее была какая-то электрическая машина. Даже для нашего атомного века это уже чересчур. И я предупреждаю всех горожан…" — тут Перкинс разочарованно фыркнул.
— Паппи, это стрельба из пушек по воробьям. Этот город прогнил насквозь, и он останется таким навечно. Почему я должен напрягать мозги из-за этой ерунды? Дай-ка мне бутылку.
— Не расстраивайся, Пит. Смех для тиранов страшнее, чем пуля убийцы.
— Хорошо излагаешь. Но мне не до смеха. Я потешался над ними, как только мог, — и все кошке под хвост. Все мои старания — такое же пустое сотрясание воздуха, как и у твоего друга, танцующего дервиша.
Окно вздрогнуло от резкого удара ветра.
— Не говори так о Китти, — серьезно заметил старик. — Она чувствительна.
— Прошу прощения, — Пит встал и, повернувшись к двери, поклонился. — Китти, я приношу свои извинения. Твои хлопоты куда как важнее моих. — Он повернулся к хозяину. — Давай выйдем и поговорим с ней, Паппи. Лучше общаться с Китти, чем писать о банкете у мэра… Будь у меня выбор…
Выходя, Перкинс захватил с собой пестрые остатки располосованных комиксов и стал размахивать в воздухе бумажными лентами:
— Сюда, Китти! Сюда! Это тебе!
Смерчик спустился и, как только Перкинс выпустил бумагу из рук, сразу же подхватил ее.
— Она глотает все, что ей ни дашь.
— Конечно, — согласился Паппи. — Китти словно архивная крыса. Все бумажки прибирает себе.
— Неужели она никогда не устает? Ведь должны быть и спокойные дни.
— По-настоящему здесь никогда не бывает спокойно. Так уж на этой улице, что ведет к реке, стоят дома. Но, я думаю, она прячет свои игрушки где-то на их крышах.
Газетчик уставился на крутящуюся струйку мусора.
— Бьюсь об заклад, у нее есть газеты за прошлый месяц. Слушай, Паппи, я как-то выдал колонку о нашей службе очистки и о том, как мы не заботимся о чистоте улиц. Было бы неплохо раскопать парочку газет, что вышли примерно года два назад, — и тогда я мог бы утверждать, что и после публикации они продолжают валяться по городу.
— Зачем ломать голову? — сказал Паппи. — Давай посмотрим, что там есть у Китти. — Он тихонько свистнул. — Иди сюда, малышка, дай посмотреть Паппи твои игрушки.
Смерчик, плясавший перед ними, изогнулся, его содержимое закружилось еще быстрее. Сторож прицелился и выдернул из этой мешанины кусок старой газеты.
— Вот… трехмесячной давности.
— Попробуй еще…
— Попытаюсь, — он выхватил еще одну газетную полосу. — За прошлый июнь.
— Это уже лучше.
Прозвучал автомобильный сигнал, и старик поспешил открыть ворота. Когда он вернулся, Перкинс все еще продолжал вглядываться в столб бумажного мусора.
— Повезло? — спросил Паппи.
— Она не хочет мне ничего давать. Так и рвет из рук.
— Китти, ты капризуля, — сказал старик. — Пит мой друг. Будь с ним полюбезнее.
— Все в порядке, — сказал Перкинс. — Мы просто не были с ней знакомы. Но посмотри, Паппи, ты видишь этот заголовок? На первой полосе.
— Она тебе нужна?
— Да. Посмотри поближе — видишь в заголовке «Дью» и под ним что-то еще. Но не могла же она хранить этот мусор с предвыборной кампании 98-го года?
— А почему бы нет? Китти крутится здесь столько, сколько я себя помню. И она постоянно все тащит к себе. Подожди секунду… — Он мягко сказал что-то Китти, и газета очутилась у него в руках. — Теперь ты можешь ее рассмотреть.