Рассказы
Шрифт:
— Радость моя, перестань болтать чушь. Какой ему от этого вред? Не надо так трагически смотреть на вещи. В конце концов, жизнь коротка, и глупо отказываться от удовольствий, если она их нам дарит.
— Говорите что угодно, но зло останется злом.
— Не берусь судить, но полагаю, данное утверждение весьма спорно.
Нил взглянул на нее с удивлением. Дарья, невозмутимая и спокойная, сидела у его ног, и, похоже, происходившее доставляло ей удовольствие. Она словно бы не понимала всей серьезности ситуации.
— Я ударил в клубе человека, который говорил о вас гадости.
—
— Бишопа.
— Мерзкая тварь. Что он сказал?
— Сказал, что у вас было много любовников.
— Не понимаю, какой интерес совать нос в чужие дела. Но в конце концов, пусть болтают, что хотят. Я люблю тебя. Я еще никого так не любила. Я просто больна этой любовью.
— Успокойтесь, прошу вас.
— Послушай, когда Ангус заснет, я приду к тебе. Он спит очень крепко. Мы ничем не рискуем.
— Вы не посмеете.
— Почему?
— Нет, нет, нет.
Нил похолодел от страха. Внезапно Дарья поднялась и ушла в дом.
Манро вернулся к ленчу, и день прошел, как обычно. Дарья помогала им разбираться с образцами и была в прекрасном настроении. Ее веселость бросалась в глаза, и Манро сказал, что, судя по всему, она почувствовала вкус к походной жизни.
— Действительно, в ней что-то есть, — согласилась Дарья. — Ну а сегодня я просто счастлива.
Она то и дело поддразнивала Нила, будто не замечая, что, он отмалчивался и избегал смотреть на нее.
— Нил очень тихий сегодня, — заметил Манро. — По-моему, вы еще слабы после болезни.
— Нет, просто хочется помолчать.
Нила снедала тревога. Он знал, что Дарья способна на все. Ему вспомнились истерики Настасьи Филипповны в «Идиоте», — так и Дарья при ее взбалмошности не остановится ни перед чем. Она могла совершенно потерять, контроль над собой. Нил несколько раз был свидетелем, как она вне себя кричала на слугу-китайца. Сопротивление лишь распаляло ее. Если Дарья сразу же не получала желаемого, то приходила в исступление. К счастью, она быстро забывала о своих капризах, и, если ее удавалось отвлечь, она уже не настаивала на своем. Выдержка Манро в таких ситуациях особенно восхищала Нила. Он нередко смеялся про себя, наблюдая, с какой иронией и в то же время с каким нежным лукавством Манро укрощал жену, когда с ней случились истерики. Подумав о Манро, Нил снова вскипел от негодования. Ведь этот человек чуть ли не святой, вызволил ее из нищеты и бесправия, избавил от унижения, сделал своей женой! Она всем обязана ему. Он защищает ее своим именем, обеспечивает ей положение в обществе. Элементарная благодарность должна была бы удержать ее от признаний, подобных тем, которые она обрушила на него сегодня утром. Ухаживать и добиваться любви — это привилегия мужчин, когда же подобным образом ведут себя женщины — это отвратительно. Скромность Нила была оскорблена. Его шокировала откровенная страсть, которой пылало лицо Дарьи, неделикатность ее поведения.
Неужели Дарья действительно придет к нему ночью? Нил не верил, что у нее достанет на это дерзости. Но когда они легли спать, его охватил страх, он не мог сомкнуть глаз, весь обратившись в слух. Тишину нарушали только монотонные крики совы. За тонкой перегородкой, сплетенной из пальмовых листьев, раздавалось ровное дыхание Манро. Вдруг Нил услышал, что кто-то тихо крадется к нему в комнату. Он заранее придумал, как поступить.
— Это вы, мистер Манро? — громко спросил он.
Дарья остановилась как вкопанная. Манро проснулся.
— Здесь кто-то ходит по комнате. Я подумал, что вы.
— Нет, это всего лишь я, — сказала Дарья. — Мне не спится, захотелось покурить.
— И все? — спросил Манро. — Смотри не простудись.
Дарья прошла на веранду через комнату Нила. Он видел, как вспыхнула спичка, когда она закуривала. Вскоре Дарья вернулась. Он слышал, как она ложилась.
На следующее утро они не встретились. Нил отправился в джунгли, когда Дарья еще спала, и постарался пробыть там как можно дольше, чтобы не вернуться раньше Манро. Он всячески избегал оставаться с ней наедине, но когда стемнело, Манро пошел ставить ловушки для мотыльков.
— Зачем ты ночью разбудил Ангуса? — сердито прошептала Дарья.
Нил пожал плечами и, ничего не ответив, продолжал заниматься своим делом.
— Испугался?
— У меня есть свои понятия о порядочности.
— Какой же ты ханжа!
— Лучше быть ханжой, чем грязной свиньей.
— Ненавижу тебя.
— Вот и оставьте меня в покое.
Ни слова не говоря, Дарья дала ему пощечину. Нил вспыхнул, но промолчал. Вернулся Манро, и оба сделали вид, что поглощены своими занятиями.
После этого случая Дарья несколько дней разговаривала с Нилом только когда они встречались за столом или втроем коротали вечера. Оба не сговариваясь старались скрыть от Манро, что между ними пробежала кошка. Однако наигранность, с какой Дарья заставляла себя прерывать натянутое молчание, бросилась бы в глаза любому человеку, но только не Ангусу, наивному и доверчивому. К тому же Дарья нередко не могла сдержаться, чтобы не сказать Нилу какую-нибудь колкость, она вроде бы подшучивала над ним, но ее шутки больно его ранили. Она умела задеть за живое, но юноша старался не подавать виду, что ей удалось достичь цели. Он смутно подозревал, что его невозмутимость выводила ее из себя.
Однажды Нил вернулся из джунглей совсем поздно, оттянув возвращение до самого завтрака, и с удивлением обнаружил, что Манро еще нет. Дарья лежала на циновке на веранде, потягивала джин и курила. Она не заговорила с ним, когда Нил прошел к себе в комнату. Немного погодя бой-китаец позвал его к завтраку. Нил вышел на веранду.
— А где же мистер Манро? — спросил он.
— Ангус не придет, — ответила Дарья. — Он прислал сказать, что напал на замечательное место и не вернется до вечера.
В то утро Манро отправился к вершине горы. Внизу не удалось обнаружить никаких интересных млекопитающих, и Манро задумал перенести лагерь повыше, если удастся найти подходящее место рядом с питьевой водой. Завтрак прошел в молчании. Затем Нил отправился к себе и вскоре появился в тропическом шлеме и с принадлежностями для ловли насекомых. Обычно он никогда не уходил днем.
— Куда это вы направляетесь? — резко спросила Дарья.
— В джунгли.
— Зачем?
— Я не устал. А здесь у меня особых дел нет.