Расслабься, крошка!
Шрифт:
Звезды отечественного кинематографа (а это Антон уже давно усвоил) на съемку часто являлись с опозданием, а то и не являлись вовсе. Безработица им все равно не грозила, да и наказывали маститых редко и неохотно. Это же не благословенная Америка с ее профсоюзами, это Россия, страна с широкой душой, опутанная извечным грехом — ленью.
— Чего сидим? Кого ждем? — недовольно спросил Антон.
Валявшийся на траве Синицын меланхолично подрыгал согнутой ногой:
— Известно кого, — лениво ответил он. — Государя амператора Залевского. Их сиятельство обещали прибыть к половине двенадцатого.
— Уже первый
Синицын еще подергал ногой, что наверняка обозначало: «Ну а я при чем?»
Антон вздохнул:
— Испечемся мы тут.
— А я про что?
Ларионов, опиравшийся спиной о ствол березы, участия в диалоге не принимал, делая вид, что дремлет. Время от времени он открывал свои черные глаза и внимательно оглядывал окрестности. Убедившись, что вокруг все погружено в сладостную дрему, Ларионов срывал травинку и начинал ее жевать, перекатывая от одного уголка рта к другому. Синицын курил, с удовольствием пыхая в воздух, как паровоз, распугивая комаров, которым в тени было вольготнее, чем на убийственном солнцепеке. И какой дурак придумал снимать погоню в такую жару? Представив, что будет с ним, в этом непродуваемом костюме, да еще и плаще, Антон поморщился.
С лошадьми он тоже не особенно дружил. В последний раз он сидел на лошади еще в училище, где зачет принимал бывший каскадер, преподававший верховую езду и фехтование.
— Да обхвати ты ее коленями, — орал он. — И спину держи. Что ты сидишь, как мешок с говном? Тьфу, бестолочь! Чтоб тебе на ишаках всю жизнь ездить!
У Антона и правда выходило все из рук вон плохо: и езда и фехтование. От лошадей плохо пахло, седлать их Антон попросту брезговал. Фехтуя же, не мог освоить самых простецких выпадов. Преподаватель ругался и советовал держать шпагу нежнее, как знойную женщину, но в то же время твердо, и не махать ею, как Василий Буслаев оглоблей.
К счастью, умаслить преподавателя было просто. Бутылочка коньяка — и вот он, благополучный зачет. А то, что ковбой из него не вышел, — ну и ладно. Все равно за всю актерскую карьеру ни разу ему не предлагали роли наездника.
Разве что сейчас…
Ничего, как-нибудь, небось никто не заметит, что Антон в седле не слишком уверенно держится…
— Идут, кажись, — пробормотал Синицын и даже приподнялся на локтях, приставив ко лбу сложенную домиком ладонь. — Да, Залевский, точно… А кто это с ним? О, да это же Альмухамедов!
Он, кряхтя, поднялся, бросил в сторону окурок, который упал в траву, испустив прощальный дымок. Антон вскочил. Следом поднялся Ларионов, потоптался на месте и скользнул куда-то вбок, подальше от красавца Залевского, приближавшегося с заметной неуверенностью в движениях.
Пьяный, что ли?
— Простите за задержку, — небрежно сказал Залевский, ничуть не сомневаясь, что его немедленно простят. — Сами понимаете, встретил старого товарища и — вот… Привез, показать ему нашу богадельню…
«Старый товарищ» Альмухамедов поморщился и, не дожидаясь окончания фразы, двинулся к камерам, к кучке насторожившихся людей и режиссеру под легкомысленным зонтиком. Залевский застыл с открытым ртом, а потом поплелся следом, не обратив никакого внимания на коллег.
— Хорош гусь, — фыркнул Синицын. — Нажрался, так еще и понты колотит.
Антон кивнул. От Залевского действительно припахивало коньячком. Самое обидное,
— Мы снимать сегодня будем? — грубо спросил он.
Синицын рассмеялся:
— Тоха, ты меня спрашиваешь? Какая съемка, окстись! Видишь, там встреча на Эльбе. Сейчас они бросятся друг друга лобзать, а кончится все грандиозной попойкой. Вон, наши уже кинулись целовать ноги великому. Ты не пойдешь?
— Куда?
— Как — куда? Тимуру признаваться в любви и вечной дружбе.
— Делать мне больше нечего, — неискренне сказал Антон, а Синицын рассмеялся.
— Ой, Тоха, как тебя с первого курса не отчислили? Ты ж врать совершенно не умеешь.
— Я басни хорошо рассказывал, — похвалился Антон. — Вот эту: «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна; но только все не впрок, и в сердце льстец всегда отыщет уголок…»
— Вот-вот, как раз про тебя, — заржал Синицын. — Иди, припади к святыне, поцелуй его в зад, как целуют знамя.
— Иди ты, — отмахнулся Антон и пошел к толпе, окружившей Альмухамедова.
Съемки, которые должны были начаться еще утром, все никак не начинались, а солнце, равнодушное к трудностям съемочной группы, неуклонно катилось к западу. Тени от деревьев все вытягивались и вытягивались, и было ясно: если не начать снимать прямо сейчас, — день, оплаченный спонсорскими капиталами, будет потрачен зря. Актеры, рабочие, осветители шатались по площадке, кони, приготовленные для съемок, щипали траву. Костюмерша Леночка уныло выгуливала режиссерского пекинеса, а тот без энтузиазма семенил по траве, принюхиваясь и с опаской поглядывая на лошадей. Все было давно готово и даже изрядно передержано, а съемки все никак не могли начаться, и все понимали почему.
Виной простоя был актер Алексей Залевский.
Сдержано кивнув Альмухамедову, Антон отошел подальше, делая вид, что ему совершенно не интересно быть в компании звезды мировой режиссуры, но он был уверен, что Тимур разглядел его шитые белыми нитками аллюры и теперь посмеивается в свои чингисхановские усы.
С Залевским, державшимся довольно панибратски, происходили какие-то чудные пертурбации: его стремительно кренило то в один бок, то в другой. Антон не сразу сообразил: звезду «забирало». То ли он успел незаметно хлебнуть еще, то ли на солнышке припекло, но жесты у Алексея становились все более широкими и неуверенными. Вертикально он держался лишь потому, что то и дело хватался за плечо Альмухамедова, отчего тот досадливо морщился, но руки не стряхивал.
— Солнце, ну куда я сейчас пойду? — удивлялся Залевский, отмахиваясь от режиссера. Почему-то он в подпитии всех называл исключительно «солнцами», независимо от пола и возраста.
— На площадку! — орал режиссер. — Хотя — какая площадка, ты же пьяный как свинья… Тим, ты видишь, с кем мне приходится работать?!
Тимур сочувственно кивнул, а Залевский, сфокусировав на нем взгляд, вдруг зло поинтересовался:
— Это с кем, например?
— Ой, да иди ты на фиг, — махнул рукой режиссер. — Налакался с утра, день псу под хвост. Зачем я вообще с тобой связался?