Расследование. Рукопись, найденная в ванне. Насморк
Шрифт:
Портье в щегольской ливрее распахнул перед ним двери. Перчатки на его руках выглядели элегантнее, чем у Грегори. Инспектор чувствовал себя неловко, он плохо представлял, как пройдет эта встреча. Сисс позвонил ему около двенадцати и предложил вместе пообедать. Он был подчеркнуто любезен и, казалось, совершенно забыл о предыдущем вечере, даже не упомянул о злополучном блефе с телефонным звонком. «Второй акт», — подумал Грегори, оглядывая большой зал. Увидел Сисса, уклонился от приближавшихся официантов во фраках и подошел к столику между пальмами. Он удивился — вместе с Сиссом сидели двое незнакомых людей. Они поздоровались, Грегори сел. Он почувствовал себя довольно скованно на фоне ярко-алой обивки между майоликовыми горшками и пальмами. Столик находился на возвышении, отсюда виден был весь зал «Ритца»: изысканные женщины, разноцветные, подсвеченные фонтаны, колонны в псевдомавританском стиле.
Предположение, что Сисс жаждет искренней беседы, не оправдалось. «Осел, он намерен произвести на меня впечатление своими знакомствами», — подумал он, глядя на собеседников с подчеркнутым безразличием. Это были Эрмер Блэк и доктор Мак Кэтт. Блэка он знал по его книгам и фотографиям в газетах. Писатель лет пятидесяти, в зените славы… Несколько повестей после долгих лет безвестности принесли ему наконец признание. Он находился в отличной форме, было видно, что газетные фотографии, представляющие его на теннисном корте или с удочкой, сделаны совсем недавно. У него были большие, ухоженные руки, крупная голова с копной темных волос, мясистый нос и толстые веки, более темные, чем лицо, которое казалось старше, когда он закрывал глаза. Он делал это не раз и подолгу, словно оставляя собеседника в одиночестве. Второй мужчина выглядел значительно моложе, но только с виду: крайне сухощавый, моложавый, с близко посаженными голубыми глазами, с выступающим кадыком, который как бы переламывал ему шею, в слишком просторном воротничке. Он вел себя довольно эксцентрично — то устремлял взгляд через очки на стоявшую перед ним рюмку, то сутулился, то вновь, как бы опомнившись, распрямлялся и с минуту сидел с чопорным видом. Оглядывал зал с приоткрытым ртом, переводил глаза на Грегори и сверлил его пристальным взглядом, после чего внезапно улыбался, как нашкодивший мальчуган. Он походил на Сисса, возможно, поэтому Грегори подумал, что он тоже ученый. Но если Сисс напоминал длинноногую птицу, то Мак Кэтт скорее имел нечто общее с грызуном.
Ход этих зоологических сопоставлений Грегори прервала мелкая стычка между Блэком и Сиссом.
— Нет, только не «Шато Марго», — категорически заявил писатель, потрясая картой вин. — Это отобьет любой аппетит. Оно лишает пищу вкуса и подавляет желудочный сок. И вообще, — он с отвращением взглянул на меню, — тут ничего нет. Ничего! Впрочем, это не мое дело. Я привык к лишениям.
— Но позволь! — Сисс был всерьез озабочен. Появился метрдотель, напомнивший Грегори известного дирижера. Когда подали закуски, Блэк все еще ворчал и бурчал. Сисс упомянул было о каком-то новом романе, но его слова утонули в молчании. Блэк даже не делал попытки ответить; с набитым ртом он глядел на Сисса, а в его блестящих глазах был укор, словно доктор допустил бог весть какую бестактность. «Этот знаменитый приятель держит его в ежовых рукавицах», — удовлетворенно подумал Грегори. Итак, они ели в молчании, фоном ему был гул, нараставший в зале. Мак Кэтт между супом и жарким закурил, неловко уронил обгоревшую спичку в бокал с вином и с трудом ее выловил. Грегори от нечего делать следил за его усилиями. Обед успешно двигался к завершению, когда Блэк подал голос:
— Я умиротворен. Но, Харви, будь я на твоем месте, я испытывал бы угрызения совести. Кто знает, что происходило с этой уткой в последние дни ее жизни! Погребения замученных всегда таят в себе нечто отравляющее аппетит.
— Но, Эрмер, — бормотал Сисс, не зная, что сказать. Он попытался рассмеяться, однако у него не получилось.
Блэк медленно покачивал головой.
— Впрочем, я замолкаю. Эта наша встреча — встреча стервятников, слетевшихся с четырех сторон света. Ну и еще эти яблоки! Какая изощренная подлость — набивать беззащитные создания яблоками! Не правда ли? Кстати, ты, кажется, занят статистикой сверхъестественных кладбищенских случаев?
— Могу тебя с ней ознакомить. Ничего сверхъестественного в ней нет, уверяю тебя. Сам увидишь.
— Ничего сверхъестественного? Но это ужасно! Дорогой мой, тогда я не хочу знать эту статистику. Ни за что!
Грегори недурно забавлялся, видя, какие муки претерпевает Сисс, оказавшийся совершенно беззащитным перед писателем.
— Ну это же любопытно, — добродушно заметил Мак Кэтт. — Как проблема это действительно любопытно.
— Как проблема? Я слышал. Плагиат из Евангелия, ничего больше. Что же еще?
— Ты можешь хоть минуту быть серьезным? — с нескрываемым нетерпением спросил Сисс.
— Но я никогда не бываю более серьезным, чем тогда, когда шучу!
— Знаешь, что мне напомнила эта история? — спросил Мак Кэтт, обращаясь к Сиссу. — Дело о лошадях из Эберфельда. Ну, те
— А ведь это не было мошенничеством, правда? Так оказалось в результате, — бросил Блэк.
— Разумеется, не было. Этот тип, который дрессировал лошадей, не помню его фамилии, вовсе не обманывал. Он тоже верил, что лошади в самом деле разговаривают и считают. Они выстукивали копытами или цифры, или буквы алфавита и не ошибались благодаря тому, что наблюдали за своим хозяином! Одним словом, читали не по его губам, а по всему его поведению, по мимике, непроизвольным жестам, позе, по движениям, столь незначительным, что они были неприметны для человеческого глаза. Ведь эти сеансы проходили под крайне жестким контролем ученых!
— И лошадям этого было достаточно?
— Трудно поверить, но это так. Следовательно, традиционная позиция, при которой признается одна из двух возможностей — чудо либо блеф, — оказалась ошибочной. Имелся третий выход.
— Я нашел более удачную аналогию, — заявил Сисс, опершись локтями о стол. — Вертящиеся столики. Известно, что такой столик начинает постукивать и пританцовывать даже под руками у людей, не верящих в спиритизм. С традиционной точки зрения перед вами снова либо обман, либо демонстрация духа. Между тем нет ни духа, ни обмана, а столик постукивает! Его движения — суммарный результат отдельных, микроскопических мускульных импульсов людей, держащих руки на столешнице. Каждый из них — это сходный организм с аналогичной нервно-мышечной структурой. И вот перед нами специфический коллективный процесс, определяемый колебаниями тонуса, напряженностью мышц и ритмом нервных импульсов. Эти явления протекают у людей подсознательно, а в результате возникают значительные силы, периодически оказывающие давление на поверхность стола.
— Но позволь, — с истинным интересом отозвался писатель, — что же ты хочешь сказать? Что эти трупы были подчинены общим колебаниям кладбищенского мира? Что мертвые время от времени встают, ибо это следствие процессов разложения? Дорогой мой, по мне, лучше чудеса без статистического гарнира.
— Эрмер, тебе просто необходимо все высмеять! — вспылил Сисс. Его лицо покраснело. — Я провел только элементарную, приблизительную аналогию. Серию так называемых воскресений можно представить в виде специфической кривой. Все началось не с того, что трупы вдруг начали исчезать; сначала были случаи незначительных передвижений, потом эти явления стали нарастать, их число достигло максимума и начало уменьшаться. Что касается коэффициента корреляции с раком, то он выше, нежели коэффициент корреляции скоропостижных смертей с количеством пятен на солнце. Я тебе уже говорил, что…
— Знаю! Знаю! Я помню. Это просто рак a rebours, [4] который не только не убивает, но, наоборот, воскрешает. Это очень хорошо, это симметрично, это по-гегельянски, — воскликнул Блэк. Его левое веко нервно задергалось, стало похожим на темного мотылька. Впечатление усиливал жест, которым писатель нетерпеливо придерживал веко пальцем. Очевидно, тик его раздражал.
— Нынешний рационализм — это мода, а не метод, и ему присуща вся поверхностность моды, — сухо изрек Сисс, пропустивший мимо ушей ироническое замечание писателя. — В конце девятнадцатого века восторжествовало всеобщее убеждение, что в здании реальности в основном все открыто, и теперь необходимо, закрыв ставни, составить опись вещей. Звезды движутся согласно тем же уравнениям, что и части парового двигателя, то же касается атомов и всего прочего, вплоть до образцового общества, построенного, как дворец из кубиков. В точных науках эти наивные оптимистические гипотезы давно похоронены, но в рационализме повседневного существования они продолжают процветать. Так называемый здравый смысл состоит в принципиальном игнорировании, замалчивании или высмеивании всего, что не соответствует традиционной концепции мира, будто бы полностью объясненного в девятнадцатом веке. А тем временем на каждом шагу можно столкнуться с явлениями, структуру которых не понимаешь и не поймешь без применения статистики. Например, чем объясняются прославленная duplicitas casuum [5] врачей, или поведение толпы, или циклические флуктуации смысла снов, или случаи, происходящие с вертящимися столиками?
4
наоборот (фр.).
5
двойная ошибка (лат.).