Расследованием установлено…
Шрифт:
Прощание Баринова с супругой было более долгим и деловым.
— Ухожу в подполье! — объявил он. — Так всем и говори — ушел, мол, в подполье сочинять новую музыкальную программу. Ну, если что случится, беги к Аркадию, пусть звонит в Лондон, пусть Лорна, Майкл весь Кестон поднимают на ноги, всю Англию, Штаты, Рейгана, чтоб помогали нам!
— Валера… — Жена глядела ему в глаза. — Я видела плохой сон, будто ты отрываешься от меня и улетаешь куда-то в темноту… Может, останешься?
— Надо. Скоро мы все будем там.
Решили сутки пересидеть у приятеля. Так требуют правила конспирации, заявил Баринов. Утром, попрощавшись с хозяином квартиры
— Думаю, от «хвоста» оторвались! — удовлетворенно сказал Баринов, устраиваясь в купе.
— Ты видел «хвост»?
— Видел, видел! Давай отдыхай!
Станция Лоухи. Вокзал-избушка. Пронизывающий мартовский ветер. И тишина — бесконечная, тягучая, недобрая. Остро чувствовалось, что граница где-то рядом.
Вышли на привокзальную площадь. И тут их ожидал первый сюрприз.
Их неожиданно окружили местные ребятишки. С любопытством разглядывали их импортные снегоступы, яркие куртки — местные жители так не одеваются. Перешептывались.
— Чего собрались? А ну брысь отсюда! — рявкнул Баринов.
— Вы кто, ребята? — спросил Тимохин.
— Юные друзья пограничников, — ответил один из мальчишек.
Баринов и Тимохин переглянулись. И тут мимо них медленно проехала милицейская машина. Милиционеры не спускали глаз с обоих.
— Вернемся пока на вокзал? — дрогнули губы у Баринова.
— Да, что-то есть захотелось…
— Смотри! — вдруг дернул Баринов Тимохина за рукав.
Далеко в небе появилась какая-то точка. Она росла, послышался стрекот мотора… Вертолет! Он пролетел так низко, что видны были лица летчиков. Казалось, и они не спускают глаз с беглецов.
— Что это значит? — шепотом спросил Тимохин, когда они расположились в вокзальном буфете.
— Я думаю! Не мешай! — огрызнулся Баринов и пошел к буфетчице.
Покупая еду, он поинтересовался у буфетчицы, как добраться до Кестеньги. Тетка сначала очень удивилась, но потом бойко объяснила, что туда вообще-то ходит автобус, но Кестеньга уже в погранзоне, так что в нее без специального пропуска не попасть, От нее не укрылся огонек растерянности и даже испуга, промелькнувший в глазах Баринова. Сумела она и оценить экипировку обоих.
И когда беглецы сели за стол, буфетчица отлучилась и из подсобки позвонила на линейный пост милиции…
Накануне он опять пришел домой поздно, жена и сын уже спали. Несколько дней назад было закончено крупное дело, казавшееся бесконечным. Организованная группа валютчиков, спекулянтов — настоящий подпольный концерн. Между членами группы четко были распределены обязанности, отработаны системы связи, существовали свои правила конспирации. Десятки нитей тянулись за границу. Золото, бриллианты, валюта, дорогое барахло… Сотни человек прошли перед Владимировым, дело с каждым днем стремительно набирало обороты, работа у следователя начиналась в семь утра, заканчивалась поздно вечером…
Но едва он закончил одно дело, как получил материалы другого. Оно было возбуждено против двух ленинградских баптистов Валерия Баринова и Сергея Тимохина. Прочтя первые документы, Владимиров поначалу ничего особенного не увидел — баптисты ну и баптисты. Как видно, не искренне верующие. Настоящие баптисты избегают «мирской суеты», а эта парочка отнюдь не отказывает себе в земных удовольствиях и радостях. Вот Баринов и выпить не дурак, а Тимохин денежку любит, уже задерживался за незаконную торговлю джинсами, которые шил сам из материала, скупленного у шоферов
Заканчивая ужин, Владимиров думал, что дело, вероятнее всего, потребует массу рутинной канцелярской работы. Взять хотя бы такой сюжет. Баринов и Тимохин сообщали на Запад, что написали огромное количество жалоб в различные советские учреждения о том, что их ущемляют в свободе вероисповедания, мало того — подвергают репрессиям. Значит, придется теперь пройти по следам каждой жалобы, заново во всем разобраться.
…Сон долго не приходил, но вот наконец подействовал аутотренинг, мышцы обмякли и отяжелели, голова наполнилась цветным туманом. Напоследок промелькнула удивленно-обидная мысль, что вот сына уже почти месяц, считай, не видел. «Надо бы человечку хоть собаку купить…»
Владимиров подписал десятки запросов, разослал первые повестки. Предчувствие не обмануло его. Дело, на первый взгляд простое — виновные задержаны, содеянное ими очевидно, — таило в себе вторые и третьи планы. Постепенно Владимиров укреплялся в мысли, что настоящие подследственные, а вернее даже, его, Владимирова, противники не здесь, не в изоляторе. Они — за тысячи километров от Литейного проспекта, от Ленинграда. Каждый день тоже приходят на свою работу, в свои офисы — тихие особняки в тенистых парках или сверкающие стеклом и сталью небоскребы, углубляются в бумаги, дела, изучают, анализируют, препарируют информацию, придают ей такой вид, какой диктуют стратегические цели. Перетасовывают факты, раскладывая их, словно пасьянс, так и эдак, сдабривают гарниром из слухов, сплетен, домыслов, бережно «прослаивают» тонкой, но эффектно звучащей ложью. И вот каждый вечер мощные залпы радиоволн посылают идеологическую начинку в эфир — на СССР, на страны социалистического содружества. Сначала посеять скепсис, потом взрастить сомнения, а за ними и отрицание социалистического образа жизни и, наконец, подтолкнуть к активным антигосударственным действиям… Это настоящая война — без перемирия, война за умы, за души людей. В этой схватке, порой жестокой, есть свои жертвы. Как и в настоящей войне, первыми под незримыми выстрелами падают те, кто слабее, кто непривычен к борьбе, потому что жил в тепличных условиях и сдался перед трудностями жизни. Не выдерживают те, кто трусливее. И наконец, те, кто не имеет твердой духовной основы и потому способен в любую минуту изменить — другу, идее, Родине.
Однако при всем том, что противник, казалось бы, неплохо вооружен — целая сеть всевозможных институтов, тысячи специалистов, хорошо поднаторевших в дезинформации, отработанные, изощренные методы психологического воздействия, есть у него один серьезный изъян, который так или иначе в итоге обрекает его на поражение. Ведь основное его оружие — ложь. И как бы убедительно, как привлекательно она ни звучала, даже в окружении вполне достоверных фактов, век ее короток. И какой бы секретностью ни окружались лаборатории лжи, в недрах которых изготавливаются идеологические «мины» и «бомбы», все тайное неизбежно становится явным.