Расстановка
Шрифт:
Литератор угрюмо сдвинул косматые брови: этот вопрос, оставаясь без разъяснения, уже два года загораживал путь к новой книге.
На вопрос "Что взамен?" охотно отвечали социальные утописты. Однако их ответы не удовлетворяли Чершевского. У них все сводилось к новым, более "справедливым" способам дележки пирога. Меж тем, этот пирог, под давлением промышленности на природные ресурсы планеты, все убывал. На какие бы "справедливые" и "равные" куски пирог ни делили, эти кусочки становились все скуднее. Чершевского не устраивал ответ социалистов, предлагавших разделить пирог по-братски с помощью государства. Критически он оценивал предложения анархистов — делить куцый пирог через общину, через всеобщее голосование. Вызывали недоверие рецепты демократов, утверждавших что "невидимая рука рынка" раздаст каждому кусок по труду: слишком явно было видно,
Таким образом, на первое место выдвигался вопрос: "А как испечь новый пирог?" Как изменить мир таким образом, чтобы новый строй не сводился к переделу существующих благ, и создал то изобилие, на базе которого только и возможно счастливое общество? Из чего и с помощью чего строить это новое?
Лишь теперь, после бесед с подпольщиком, Чершевский понял: искомый ответ давала скорее научная фантастика, чем политическая утопия. Именно научная фантастика могла за десятилетия вперед предсказать появление новых изобретений. Технология — вот архимедов рычаг, который перевернет мир, откроет путь к освоению новых ресурсов, открытию новых источников энергии, и организации производства таким образом, чтобы исчез рутинный, не-творческий, подневольный труд. Став всесильной, техносфера порождает изобилие, а значит исчезают социальные конфликты вокруг дележки пирога: в мире обеспеченных свободных творцов, с равным доступом к этой новой технике, нет причин для вражды.
Однако ж, построению такого общества, использованию новых технологий во имя всеобщего блага, сопротивляются силы регресса, взявшие на вооружение идеи консерватизма и религии. В их руках сейчас — государственная машина подавления. Это серьезное препятствие, но оно вполне преодолимо: революции — локомотивы истории…
В эти дни Чершевский решил для себя основную проблему: чем заменить старое.
Решительно отбросив веер, Николай встал из-за стола, извлек из шкафа старинную пишущую машинку. Прежний компьютер его сгорел — а нового писатель не купил, опасаясь электронной слежки РСБ. Не беда: машинка привычней. Он потревожил аккуратную пачку бумаги, разложил на широком письменном столе белоснежные листы. Не трогая клавиш, писатель сперва взял авторучку и принялся набрасывать план. Николай наметил сюжет и фабулу будущего романа, экспозицию и завязку.
Работать приходилось в новом для него жанре фантастики. Прикрывшись инопланетным антуражем, писатель мог бы обрушиться с критикой на нынешний рабсийский режим. Однако Николай решил иначе. События он поместил в мрачное будущее — в "новое средневековье", ожидавшее страну лет через двадцать, если тиранические тенденции не сметет к тому времени волна революции. Героям предстояло действовать и бороться в условиях, где гнет деспотии сгустился до атмосферы застенка.
Перелицевав мелкие детали на инопланетный лад, Чершевский в целом сохранил привычный ему стиль. То была плетеная композиция. Действующие лица, поначалу не знакомые друг с другом, сперва описывались порознь, и лишь впоследствии знакомились, враждовали, дружили. Переходя от одного героя к другому, писатель часто возвращался к их прошлому, к былым событиям, построившим их личность. Затем он перекидывал русло сюжета в настоящее. Кружева повествования показывали взаимосвязь явлений вымышленного мира, придавали книге панорамную масштабность. Каждый эпизод иллюстрировал мысль автора. Николай пренебрег литературными красотами, не заботился о детальном выписывании фигур, частенько жертвовал эстетикой ради общественной идеи.
Сочинитель встал из-за стола и открыл окно. В душный кабинет ворвалась вечерняя прохлада. Огромная синяя Мезля завершала поворот вокруг оси, на западе догорали лучи заходящего Слунса, окрасив стекла дальних многоэтажек оранжевым огнем. С востока на сизом горизонте всходил на небо серебристый Селен — спутник планеты. Минут десять Николай наслаждался великолепным зрелищем, вдыхая полной грудью хрустально-чистый воздух. Затем вернулся к темному столу и вновь склонился над исписанным листом, намечая биографии героев романа, шлифуя экспозицию.
"Инопланетный" камуфляж поначалу лишь мешал, но вскоре писатель обратил вынужденный прием себе на пользу. Герои книги, по врожденной природе, оказались проницательнее, смелее, умнее, чем реальные современники Чершевского.
Преступления злодеев литератор также сгустил, о сравнению с реальностью. Гнусности он черпал из жизни, но злодейство пятерых мерзавцев приписывал одному. Это придавало злодею плакатную резкость, превращало его из реального лица в символическую фигуру, в ходячее олицетворение преступлений режима. Художественность от того страдала — но ведь внутренняя достоверность не всегда определяется протокольной сухостью детали. Где речь идет о больших событиях, собирательные фигуры скажут больше.
Итак, герои и злодеи были выписаны густыми красками.
Хватало в новой книге и приключений. Стержнем был бунт — бунт повстанцев против властей, против навязанной лживой морали, против деспотизма. Остроту придавало неравенство соперников: горстку бунтарей давил мощнейший аппарат государства. Немалую роль в отношениях персонажей занимали обида и месть: они обладали не только разумом, но и чувством. Повстанцы, на страницах романа, мстили правящим преступникам. Те, в свою очередь, считали преступниками революционеров. В ткань повествования вплетались и личные драмы: под удар попадали родные и близкие подпольщиков, принципиальная борьба обрастала мотивами личной мести. Писатель показывал и обратное: личная месть персонажа, осознавшего причину своих бед, перетекала в войну против несправедливого общественного строя. Большинство значимых героев книги, как отрицательных так и положительных, не были свободны от честолюбия. Тут нашлось место и для бедняг, затравленных, потерявших верную дорогу, и для героев, жертвующих собой в борьбе со злом. На страницах новой книги встречались таинственные загадки, похищения, внезапные катастрофы. Отважные попытки героев улучшить мир, их победы и поражения, спасение и гибель — что еще нужно для авантюрного романа?
Однако, за всеми зигзагами фабулы, Чершевский ни на минуту не упускал главную цель: помочь читателю практически, дать совет — "с чего начать?". Будучи автором детективов, Николай в общих чертах знал тактику спецслужб. Прежде, живя в столице, он водил знакомство с отставными разведчиками, работавшими за рубежом. В книгах о прошлой войне ему приходилось описывать разведсети, диверсионные группы и партизанские отряды — всякий раз вникая, по архивным документам, в их структуру и методы. Хоть Рэд в эти дни молчал о своей миссии, но Чершевский о ней догадывался: помогло многолетнее чтение подпольной прессы, прослушивание зарубежных радиостанций, развитая политическая интуиция. Отчасти по аналогии с разведками, отчасти по богатейшему историческому опыту рабсийского революционного движения, Чершевский неплохо представлял устройство новорожденной организации. В новом романе он хотел описать все нужные подразделения: явить радикальному молодому читателю пример дееспособной подпольной группы, предупредить о возможных проблемах, ознакомить с рядом конспиративных тонкостей. Любой группе молодых и недовольных, собравшихся вступить в борьбу со Злом — такая книга указала бы верный путь.
Чершевский писал роман, чтобы показать дорогу к лучшему новому миру. Без него и до него социальные утописты выдвигали проекты лучшего общества. Без него и до него научные фантасты описывали чудеса техники будущего. Но эти книги не давали совета о путях и средствах. Цель ясна: рукотворный технологический рай. Но какая социальная сила будет за него бороться? Какова психология и мотивы этих борцов? Какую идеологию и почему они исповедуют? Как они должны организоваться для победы?
Утописты и фантасты отыскали на черном небе реакции путеводную звезду, ориентир по дороге в светлое будущее. Чершевский высоко ценил их творческий подвиг. Верный конечный пункт отметили на карте мечтатели. Но вести корабль предстояло личностям иного типа: революционным фанатикам. Мечтатели забыли, что путь к новому миру лежит сквозь льды реакции и лютую стужу тирании. Эти торосы нельзя преодолеть на хрупких клиперах просветительских кружков и воскресных школ. В торосах реакции увязнет и тупоносая тихоходная баржа "мирного прогресса". Утлые шлюпки общин и коммун будут затерты во льдах.
Через реакционные завалы, к техногенному раю проложит путь лишь одно судно — ледокол. Все преграды на пути он разобьет силой и только силой.
Таким ледоколом и была организация Союза Повстанцев. Чершевский решил описать в своем романе этот корабль от носа до кормы, от гребного винта до командирской рубки. Предстояло рассказать и о сборке судна "с нуля". Несложно догадаться: уехавший утром гость в эти шесть дней скрупулезно собирал один из его двигателей, прилаживая по схеме деталь за деталью: винты и лопасти, камеры сгорания и насосы, клапаны и шестерни.