Рассуждения о религии, природе и разуме
Шрифт:
Следовательно, речь идет здесь вовсе не об инстинкте как о чем-то дополняющем мой разум; и т. д. Лишь определенный род разума блюдет мою сохранность.
Но что же означает это движение, которым я вытягиваю свою руку?
Я предполагаю, что, когда у души есть общий план действий, она наугад пробует многие частные средства, дабы его осуществить.
Если я хочу пустить стрелу из лука, не имея при этом наставника, я буду наугад пробовать различные положения руки и головы, раньше чем найду такое положение, которое лучше всего позволит мне точно
После того как я найду это положение, я всегда буду его соблюдать; в тот момент как мне понадобится пустить стрелу, я придам моей руке и голове это положение, не думая об этом.
Если это положение дастся мне с самого начала и я с первого раза точно попаду в цель, я сохраню его навсегда еще легче; я приобрету привычку к нему моментально.
Разве можно здесь сказать, что бог даровал мне инстинкт стрельбы из лука?
Если бы я обладал только общей волей и наугад бы пробовал различные частные средства ее осуществления, все равно необходимо было бы, чтобы что-то определяло одно из средств как более полезное, чем другое: но этим «что-то» может быть только механическое предрасположение, иначе говоря, способность наших жизненных духов с большей легкостью течь в каком-то одном направлении, чем в другом.
Таким образом, то, что вызывает движения, называемые инстинктивными, есть не что иное, как следующее: душа, имеющая общую волю к тому, чтобы что-нибудь делать, наугад выбирает первое средство, которое ей представляется; притом это средство, которое в силу механического предрасположения представляется ей первым, и является как раз наиболее пригодным к тому, чтобы выполнить намерение души. Легко понять, что после этого она всегда будет пользоваться им в подобных случаях, причем настолько поспешно, что она может иметь частное побуждение использовать это средство и потом об этом не помнить.
Не всегда получается так, что, когда душа пользуется наугад каким-нибудь средством, ей первым представляется именно то средство, которое наиболее пригодно для выполнения ее замысла.
Когда я перехожу реку по узкой дощечке, общая воля моей души — помешать мне упасть в реку; но душа моя не знает для этого частных средств. Она ищет их наугад, и первое, которое представляется ей, это шарить то одной, то другой рукой в поисках опоры, а именно это и приводит к падению.
Предположим человека, грезящего на ходу и встречающего на своем пути кол, образ которого запечатлевается в его глазу; однако от него он не отскакивает, поскольку совершенно не обращает на него внимания.
Человек этот не отскакивает от кола, хотя кол этот резко воздействует на его зрительный нерв, возбуждает его мозг, и т. д.
Итак, отскочить от кола — это действие, вовсе не являющееся механическим следствием возбуждения, вызываемого колом в глазу, и т. д.
Между тем совершенно очевидно, что, если бы человек думал об этом коле, он мог бы от него отскочить.
Таким образом, он не может от него отскочить, если он о нем не думает.
Итак, если бы он от него отскочил, движение это было бы результатом команды души, а не механическим.
Мне ответят: этому человеку мешает отскочить от кола не то, что он о нем не думает, а то, что он думает о чем-то другом; если бы он ни о чем не думал, он бы от него отскочил.
Ведь поскольку он глубоко погрузился в грёзы, волокна его мозга определенным образом напряжены или возбуждены; то же самое касается и его жизненных духов. К этому состоянию мозга вдруг добавляется возбуждение, вызванное колом. Это последнее слишком слабо для того, чтобы что-нибудь изменить в данном состоянии мозга; сталкиваясь также с жизненными духами, уже занятыми чем-то другим, оно не заставляет их течь по нашим нервам так, как нужно было бы для того, чтобы ноги этого человека отклонились от кола.
Здесь действуют два принципа: [1] возбуждение слишком слабо по отношению к данному состоянию мозга; [2] жизненные духи имеют в это время иное направление.
Если бы всего этого не было, человек отскочил бы от кола, нимало об этом не думая.
Я согласен с тем, что возбуждение, вызываемое колом, слишком слабо по отношению к данному состоянию мозга; в самом деле, оно настолько слабо, что совсем не заставляет думать об этом коле.
А вследствие того что человек совсем о нем не думает, он от него и не отскакивает.
Но я утверждаю, что возбуждение это, достаточно слабое для того, чтобы не вызвать мысли о коле, в то же время достаточно сильно для того, чтобы направить жизненные духи по нашим нервам таким образом, каким необходимо, чтобы мы могли отскочить от кола в том случае, когда нет необходимости в мысли, подающей команду к этому движению.
И вот мое доказательство: мозг этого предполагаемого человека одновременно испытывает два состояния.
Одно из них — это когда он сильно грезит: напряжение и возбуждение волокон мозга, возбуждение и расход жизненных духов.
Второе — это состояние, в котором он должен быть, чтобы идти. Не знаю, способствуют ли этому в какой-то мере волокна нашего мозга; но несомненно, что при этом действует много жизненных духов, непрерывно текущих по нервам ног, и т. д.
Жизненные духи, участвующие в наших грёзах, это совсем не те, что участвуют в нашей ходьбе.
Итак, теперь уже ясно, что фактор, мешающий возбуждению, вызванному в нашем мозгу колом, скомандовать ногам отклониться от кола, это вовсе не занятость жизненных духов процессом грёз.
Чтобы отклонить мои ноги от этого кола, не нужно ни делать какого-то сверхусилия, ни приводить в движение другие члены моего тела; нужно только немного изменить направление моих ног; а для этого нужно всего лишь скомандовать тем же жизненным духам, которые питают наши мускулы в одном направлении, чтобы они насытили их немножко в другом. Однако несомненно то, что, когда тело движется в соответствии с одним решением, достаточно самого небольшого усилия для того, чтобы вызвать у него другое решение.