Шрифт:
Пролог
Сухой июньский ветер неторопливо гнал по тротуару одинокую узкую ленточку. Тонкая красная материя блестела на солнце, и казалось, будто это не она сорвалась с чьих-то волос, а маленькая шустрая змейка скользила по ровному асфальту. Ленточка умело обходила все препятствия на своем пути: заборы, велосипедные парковки, коляски и чужие каблуки.
Когда она стремительно пронеслась мимо ног одной из пешеходов, та невольно проводила ее взглядом, с трудом подавив желание броситься следом. Очередной порыв ветра взлохматил ее распущенные
И вздрогнула от резкого визга тормозов.
В нескольких сантиметрах от ее ног замер капот серебристого Nissan. Девушка чувствовала, как грязная вода из лужи неподалеку стекает по ее голым коленям, как от автомобиля волнами исходит тепло. Ее руки сжали сумку с такой силой, что ногти впились в ладони, вот только боли она совсем не чувствовала.
– Ты совсем дура? – Из машины выскочил водитель – парень немногим старше ее. – На дорогу смотреть не пробовала?
Девушка медленно перевела ошеломленный взгляд с капота на водителя, будто бы не понимала происходящего. Ее губы приоткрылись в попытке что-то сказать, но слова так и застряли в груди. Водитель продолжал ругаться и выражения не выбирал, а она слышала его как сквозь слой ваты и машинально следила за его руками. К горлу вместо ответа на оскорбления подкатывала истерика.
Когда запас ругательств у парня иссяк, он раздраженно вздохнул и, засунув руки в карманы джинсов, отвернулся. Девушка глядела на светлую макушку, которая на солнце казалась почти белой, и ей овладевало желание огреть хама сумкой. Однако руки, побелевшие от напряжения, не шевелились, а ноги словно примерзли к дороге. Она понимала, что была не права. Но и он не имел права так с ней разговаривать!..
Из оцепенения ее вывел требовательный гудок автомобиля, вставшего за серебристым Nissan.
– Твою!.. – снова принялся ругаться водитель.
Девушка поджала губы и, воспользовавшись тем, что он отвлекся, побежала прочь с дороги.
I
В Нарвиле зима наступила быстро. Первые заморозки случились еще в ноябре, а в начале декабря снег уже надежно укрывал землю. Здесь, в восьмидесяти километрах от Верхнего озера, зимы всегда были снежными и холодными, а погода любила играться со столбиком термометра.
Утро первого декабря было холодным, как и все предыдущие дни. Небо еще темнело за окном, лишь одинокие проблески рассвета расплывались у горизонта, но и те терялись среди домов и городских огней. Шум машин еще не совсем заполнил город, но движение на улицах заметно оживилось. Тысячи людей собирались сейчас на работу: кто-то, чертыхаясь, заводил замерзший за ночь автомобиль, а кто-то уже спешил в переполненные автобусы.
Кита Миасс, студентка второго курса технического колледжа, молча собиралась на учебу. Она лениво перебирала тетради, слушая громкие споры родителей на кухне, и нарочно тянула время, чтобы не выходить на завтрак. Аппетита у нее этим утром не было, к тому же в последнее время за столом неизменно поднимали разговор, участвовать в котором ей хотелось меньше всего.
Вскоре споры на кухне стихли. Кита уныло подумала, что долго отсиживаться в комнате не удастся, и словно бы в подтверждение ее слов в дверь настойчиво постучали:
– Если ты не поторопишься, не успеешь позавтракать, – окликнула ее мама. – Тебе совсем скоро выходить.
– Знаю, – отозвалась Кита. – С собой возьму.
– Опять ты за свое. Неужели нельзя дома поесть?
– Не хочу. Сказала же, с собой возьму.
За дверью послышался безнадежный вздох, и Кита живо представила, как мама махнула рукой и недовольно сморщила нос. Когда она так делала, ее и без того узкие глаза становились еще меньше, делая ее похожей на китаянку. Впрочем, мама и так была китаянкой, пускай всего на четверть. Кита унаследовала от нее азиатские гены, и ее это жутко раздражало: из-за узковатых глаз, темных волос и округлого лица ее постоянно дразнили, что в школе, что в колледже.
Когда Кита появилась на кухне, мама уже мыла посуду, а ее отец, до того мирно читавший новости, оторвал взгляд от тонких серых страниц и внимательно посмотрел на дочь поверх очков. Кита никогда не могла понять его увлечения бумажными газетами – в конце концов, двадцать первый век на дворе, все давно перешли в онлайн.
– Завтра у нас самолет, – наконец, сказал он, вновь возвращаясь к новостям. – В аэропорт поедем сегодня днем. Сначала в Квебек, а потом…
– Потом в Египет, я знаю. – Кита отправила в рот половинку бутерброда и запила водой. – Вы мне тысячу раз уже говорили.
– Деньги на крайний случай оставим в прихожей, – продолжила мама. – На продукты каждую неделю буду переводить. И еще мы договорились с тетушкой, на Новый год поедешь к ним.
– А если я не хочу? – уныло отозвалась она. – Можно я дома отпраздную?
Мама приподняла бровь.
– Одна? Нет, милая, так дело не пойдет.
Кита скривила губы: если мама обращалась к ней “милая”, значит, никаких поблажек ждать не стоило.
– Мне не пятнадцать лет, мам.
Женщина грозно сдвинула брови.
– Кита…
– Слушай, может, оставим ей выбор? – мягко перебил ее отец. – Захочет – поедет. Не захочет – ну и ладно. Она уже взрослая, в самом деле. Не думаю, что твоя сестра сильно обидится.
– Она может. Особенно если я пообещаю, а Кита не приедет.
– А ты не обещай ничего, – вставила Кита. – Если я захочу, сама ее предупрежу.
Мама неодобрительно покачала головой.
– Ты уверена, что хочешь праздновать Новый год в одиночестве?
Девушка криво улыбнулась.
– Ну хоть когда-то я могу посвятить праздничный вечер только себе?
– Как знаешь. – Она махнула рукой в излюбленном жесте и вернулась к мойке.
Отец потерял интерес к разговору и снова уткнулся в газету. Кита невольно задержала взгляд на одном из заголовков: “Большой новогодний концерт: молодая рок-группа “SunRise” выступит со специальной новогодней программой”.
– Я пойду, – наконец, сказала она, отводя взгляд, чтобы подавить соблазн прочесть статью. – Хорошей вам поездки.