Расти, березка!
Шрифт:
«На Иванова работают, — удовлетворенно отметил про себя Владимир Иванович. — Что ж, и у нас еще разговор впереди».
И этот разговор состоялся в ленинской комнате. Геннадий никак не мог начать письмо, когда к нему подошел Владимир Иванович. Улыбнулся:
— «Здравствуйте, дорогие…» и так далее?
— «И так далее» как раз не выходит, — с сердцем отозвался Геннадий.
— Чего же так?
— А чем мне хвалиться-то? Мое письмо мать соседке читать постыдится: у той-то парень служит ракетчиком, а у Петровых
— Во фронтовой обстановке от регулировщика многое зависит. А на учениях был случай, когда из-за регулировщика целое подразделение задачу не выполнило. Он направил его на «зараженную» местность. Ну а возьмите пробки — у перекрестков, у переправ. И здесь часто дело в регулировщике. Образовал пробку — авиация противника тут как тут… А при нынешних скоростях создать пробку можно в одну минуту.
Владимир Иванович рассказал, как посты регулирования на маневрах «Двина» несли службу сутками в отрыве от своего подразделения.
— Приедешь на мотоцикле проверить, а они — как маленький гарнизон. Чум из плащ-палатки, лапник настелен. Сами и автоматчики, и повара. Один на посту, другой отдыхает. Или чай греет. Погода — ветер, и снег, и дождь… Особо отличились тогда ефрейтор Морозов и рядовой Бровка. Ленинской юбилейной медалью «За воинскую доблесть» были награждены. Да и рядовые Николаев, Гришко и другие на тех учениях по двое суток на постах находились. И ни жалоб, ни нытья. Солдаты!
— Это я понимаю. Но мне бы еще на шофера выучиться, — сказал Иванов. — Какая же специальность — регулировщик?
Владимир Иванович не согласился. Покачал головой:
— А помните, когда по тревоге машины из парка выводили и норматив перекрыли? Вы же в тот раз на посту стояли! Выходит, без вашего участия не обошлось. И ваша доля в той победе имеется. И мотоцикл водите. Готовьтесь сдавать на второй класс… И еще есть кое над чем подумать. Но это на другой раз отложим…
Остапенко ушел, а Геннадий в тот раз так и не написал письмо.
Командир взвода не забыл о желании солдата. Учитывая его страсть возиться с машинами, разрешил ему в свободное от нарядов и занятий время работать в автомастерских с командиром транспортного отделения.
— Младший сержант Крысин — опытный автомобилист, — сказал Владимир Иванович. — Возле него и машину изучите, и водить научитесь, а там, глядишь, и на права сдадите.
И потом Остапенко никогда не забывал поинтересоваться, как идут дела у рядового Геннадия Иванова. И так незаметно привязались они друг к другу. Потому Геннадий и обрадовался, как за самого близкого человека, когда Владимиру Ивановичу присвоили звание прапорщика.
В тот праздничный вечер командир взвода долго сидел в казарме, вместе с солдатами пел песни русские и украинские.
Поет прапорщик Остапенко, смотрит на Иванова и радуется: растет
Видится прапорщику черниговская весна, белые вишневые ливни. Слышится ласковый материнский голос:
— Яка ж краса! Дывись, мий садовник!
Пережитое заново
Встречи на Двине. Волнующие, берущие за душу. Для некоторых — это встречи с командирской юностью, с той землей, которая в грозные военные годы на своей израненной груди согревала бойцов. С той землей, что потом и кровью обильно поливали солдаты и шагали по ней, не зная устали. Шагали на запад, откуда пришла война.
Их было много, жарких встреч на Двине. Они останутся в солдатских сердцах навсегда. Многое заставили пережить заново, вспомнить.
… Сборы были по-военному коротки. Мать понимала, что ее сын призывается на большое дело, становится в боевой строй для участия в тех маневрах, о которых объявлено в газетах. Она не спрашивала ни о чем. Лишь в последнюю минуту перед его отъездом сказала:
— Если доведется там, в Белоруссии, проезжать мимо села, где твой отец похоронен, хоть на минутку задержись у могилы.
И вот он, ефрейтор Лаптырев, стоит перед высокой елью. На широких лапах, будто сахар, — свежий искрящийся снег. Где-то здесь могила отца. Где? Стоят рядом товарищи солдата. Бессонные ночи утомили их. Обветренные, осунувшиеся лица. А впереди — «бои», трудные, напряженные. Но солдаты одолеют все преграды. Иначе нельзя: ведь по этому лесу, по тем же дорогам под вражеским огнем проходил отец их товарища со своими однополчанами. Здесь окончился его славный путь. Но дорога славы не кончается!
Встречи с отцами, которые не вернулись, но навсегда остались в сердцах сыновей… Как дороги эти встречи!
А свидание с полем боя! И оно волнует. На этом поле человек сражался с врагами. С тех пор прошло более четверти века. И человек стал вдвое старше. И волосы поредели на голове. А на плечах погоны с большой звездой. Тогда, летом сорок четвертого, перед началом операции «Багратион», тоже была одна звезда — майорская.
Отправляясь на маневры «Двина», генерал-майор артиллерии Михаил Иванович Макарычев втайне надеялся побывать в тех местах, где воевал, будучи командиром 496-го истребительно-противотанкового артиллерийского полка.
Еще с вертолета заметил Михаил Иванович очертания лесного массива, разрезанного Двиной. Отсюда начиналось наступление наших войск. Где-то здесь он со своими батарейцами форсировал Двину в июне сорок четвертого. Но где? Трудно сейчас определить. — Вертолет пошел на посадку. Поднял снежные вихри. Затих. Все направились к высотке. С нее видно все как на ладони.
Михаил Иванович торопился. Когда подошел к командному пункту одного из полков гвардейской Таманской дивизии, воскликнул: