Шрифт:
Глава 1. Сквозь печенежские степи
– Нет, ну посмотри, варвар, на этот прекрасный палаш! Не узнаёшь? – с опутанным цепями Ратибором, привязанным толстенной пеньковой верёвкой за массивное кольцо в железном рабском ошейнике к задку одной из телег в обозе, гружённом награбленными в Мирграде ценными мехами, снова поравнялся Зелим, тысяцкий аскеров. Статному черноволосому командиру осов на вид можно было дать не более двадцати семи – двадцати восьми лет. Картинно гарцуя рядом на гнедом красавце жеребце, нахальный шалмах, издевательски хохотнув, в который раз показал «рыжему медведю» свой трофей – великолепный булатный меч Яромира, подобранный да присвоенный им в Соловьином переулке после приснопамятной рубки двух богатырей с полчищем ослямов. В очередной раз подъехав к гремящему оковами мрачному великану, всю дорогу непоколебимо хранящему молчание, Зелим опять принялся хвастаться перед дюжим пленником
– Эх, ножны вот только не нашёл… Ну ничего!.. В Нурязим приедем, уж я не поскуплюсь, славный кожух ему закажу! Нет, но какое шикарное оружие! Не твоё ли, часом?.. – продолжал изгаляться Зелим. По настойчивой просьбе принца Джушукана, брата императора Эдиза, приставленный военачальником Геркантом к Ратибору темнокудрый тысяцкий, принадлежавший к знатному, богатому роду ослямбской аристократии, в силу природной заносчивости, впитанной с молоком своей высокородной матери, да соответствующего барского воспитания, а также, очевидно, просто из-за элементарной скуки нашёл себе в пути развлечение, регулярно кичась перед могучим русичем да задирая его по поводу и без.
Зелим пока ещё не решил, как ему относиться к своему новому назначению. С одной стороны, с его благородным происхождением, конечно, не пристало присматривать за обычным рабом. И в то же время шалмах хорошо осознавал, что раб-то как раз – отнюдь не простой. Командир тысячи лично видел, на что способен «рыжий медведь», ибо находился в той самой толпе аскеров, что позорно ломанулась вон из Соловьиного переулка на Торговую аллею, подальше от разъярённого варвара. Всего от одного. Быть может, те неприятные, старательно гонимые прочь воспоминания о липких, никогда ранее не ведомых ему путах ужаса, ледяной испариной покрывших тело молодого вельможи в момент панического бегства, и были основной причиной, на подсознательном уровне заставляя его теперича отыгрываться за то невероятное унижение, кто знает.
– Часом, моё! – неожиданно прервав своё затянувшееся молчание, впервые за время данного нелёгкого путешествия вдруг хрипато пророкотал Ратибор, из-под кустистых бровей сверкнув неукротимым яростным взором на надменного всадника. – Посему береги как зеницу ока этот палаш! Я вскоре приду за ним. И за то, что добрые ножны ему сварганишь, так уж и быть, не отверну твою тупую башку в тот же миг, как заберу своё! Дам тебе второй шанс на жизнь. Что со мной очень редко бывает, учти. Можешь не благодарить. Ну а уж коли не прочухаешь, барашек твердолобый, как тебе свезло, и снова попадёшься мне на зыркули, то уж не обессудь – при повторной встрече развалю на две мандаринки. Не обещаю, что на ровные!.. – Ратибор всегда умел заводить «друзей». Не изменил он себе и в этот раз.
– Аха-ха-х, заговорил, наглец рыжезадый! Но лучше бы ты молчал!.. – Зелим, поначалу удивлённо загоготавший от дерзких речей рыжебородого витязя, вдруг резко осёкся, придя к выводу, что не помешало бы и оскорбиться столь явному неуважению со стороны ещё недавно грозного, а нынче пленного, грязного, избитого, покрытого засохшей кровяной коростой да дорожным прахом, закованного в кандалы дикаря, размеренно бредущего следом за тоскливо скрипящей повозкой. – Ибо за столь охальные словоизвержения я тебе устрою «весёленькую» жизнь на Тёмном море! Ха!.. Она и так у тебя должна была стать не сладкой, чай, не на финиковой пальме восседаешь, но теперича я удесятерю твои страдания, обещаю! Мне приказано доставить тебя в Нурязим живым, но отнюдь не невредимым, хе-хе!.. До встречи на галере! Совсем скоро я полюбуюсь, как ты визжать будешь!.. – мстительно прошипел черноволосый тысячник и, «приласкав» хлыстом по крупу своего гнедого скакуна, тут же умчался галопом прочь, к авангарду возвращающейся домой из военного похода нескончаемой колонне Ослямбской империи, подняв при этом тучу пыли, накрывшую молодого богатыря с головой.
Многотысячная армия аскеров, растянувшись на десятки вёрст, вот уж восьмые сутки неторопливо брела по казавшимся Ратибору поначалу бескрайним угодьям печенегов, с каждым днём всё более приближаясь к Тёмному морю, где несметное воинство ждали бесчисленные корабли Солнечной державы, готовые переправить аскеров назад, в земли Ослямбии.
Раздетый по пояс рыжеволосый боец, уныло бренча пудовыми цепями, тяжело плёлся позади гружённого награбленным в Мирграде добром обоза, расположившегося примерно в середине бесконечного потока вражеской армады, вроде бы с обыденным для Ослямбской империи триумфом возвращающейся с очередной победоносной войны. Но настроения в великой орде в большинстве своём царили отнюдь не триумфальные, поскольку здравомыслящие умы, коих в достатке имелось средь не спеша плетущихся шеренгами воителей, прекрасно осознавали, что понесённые потери отнюдь не соизмеримы с одержанной победой. Ибо сгубить примерно одну треть от более чем стотысячного войска при осаде относительно невеликого городка дикарей, это ведь надо очень, о-о-чень постараться. У многих в голове не укладывалось, как Мирграду, располагающему ратью, уступающей ослямбскому воинству самое малое в десять раз по численности, удалось так серьёзно потрепать непобедимое скопище осов. Ну и порченой вишенкой на торте служило то, что как минимум половина из павших под стенами белокаменной столицы непокорного княжества русов являлась бойцами нескольких покорённых, вассальных государств, коих, похоже, император Эдиз просто использовал в качестве пушечного мяса, явно не дорожа ни капли их жизнями.
Только недавно вифирийцы, лидийцы, дакийцы, шварийцы, ялминцы да фраксы с алгурийцами, составлявшие основную силу союзных армий, осознали, как же их жестоко обманули, чуть ли не целенаправленно уничтожив значительную часть тамошних воинов, раз за разом бросая на убийственные кровавые штурмы неприступного города лучшие легионы присягнувших в верности держав. В награду же они не получили ничего, кроме жалкой кучки ценной пушнины. Посему скверные, даже враждебные по отношению к владыке Ослямбии настроения у весомой части подданных из возвращающейся в родные пенаты всесокрушающей орды были вполне объяснимы. Единственной радостью для многих оказалось лишь долгожданное завершение военной кампании, ибо, начиная с момента отбытия в далёкие края, почти уж год как минул, не меньше. Впрочем, своего недовольства таким огромным количеством убитых открыто никто не высказывал, так как подобные непозволительные откровения, неугодные высшему сословию Ослямбии, обычно чреваты для вассалов крайне неприятными последствиями. Оттого и раздавался возмущённый, озлобленный, но негромкий, а точнее, едва слышимый ропот, лишь в ночной тиши, у походных костровищ покорённых народов.
Ратибор на таковых привалах за всё время своего пленения не проронил ни слова. Зато раздражённые, ворчливые перешёптывания легионеров, разъярённых необязательными потерями, навострив уши, впитывал как губка. Негодующие повизгивания явно заинтересовали молодого богатыря. Кормили и поили его раз в день, более не уделяя ему времени, и, уж совершенно точно не смущаясь, говорили при «рыжем медведе», что накипело на душе. Чего стесняться покойника? Ну а в том, что могучий русич – ходячий мертвец, никто из ослямбских воителей не сомневался. Ведь знаковый слушок пролетел по рядам аскеров, что именно огнегривый варвар убил Байвариса, любимого младшего братишку военачальника Герканта. А это значило лишь одно: пленный рус более не жилец на белом свете. Даже несмотря на то, что ему покровительствует сам принц Джушукан, второй в роду правящего дома Кайя. Уж командующий ослямбской ордой найдёт способ, как поквитаться за пролитую родную кровинушку. То, что Геркант не забудет и не простит, сомнений не вызывало. Кровь за кровь, око за око, клык за клык: древний, незыблемый закон мироздания, по которому испокон веков жило человечество.
В пути изрядно пригорюнившийся Ратибор постоянно прокручивал в голове, как так вышло, что он лишился всего самого дорогого на свете. Тягостные мысли чугунными гирями давили на виски, нагоняя невообразимые тоску, боль утраты и печаль. Но невзирая на охватывавшее его порой нешуточное уныние, своевольный витязь так и не покорился злодейке-судьбе, всё время данного, мягко говоря, не самого лёгкого странствия упрямо топая на своих двоих под палящими лучами солнца. Впрочем, в середине сентября, что был сейчас в разгаре, не такого уже, слава богам, и жаркого, как летом. Да и в начале осени ветра по степи гуляли вполне себе прохладные, принося здоровенному узнику хоть какое-то облегчение. Как уже упоминалось, утолять жажду израненному и душой, и телом, но несломленному духом гиганту позволяли лишь единожды в сутки, на вечерних привалах, да и то затхлой водицей. К такому мелочному, но вместе с тем страшно мучительному истязательству как раз и приложил руку старший брат Байвариса, велев не поить строптивого пленника более необходимого для элементарного поддержания жизни.
– Вот когда встанешь на колени, упрёшься раболепно мордой в песок и слезливо взмолишься о позволении поцеловать мне ноги, тогда и погутарим о том, стоит ли тебе, собака рыжая, выделить ещё бурдюк с утреца! Через кого-нибудь из служивых кликнешь меня, как созреешь! – это были последние слова Герканта, брошенные им захваченному в плен русу. Больше они между собой не общались. Ратибор в ответ лишь презрительно сплюнул да решительно стиснул зубы, стоически перенося выпавшие на его долю все тяготы и лишения невольничьих кандалов. Командующий, ехавший в авангарде армии, раз в день делал объезд возвращающегося воинства, но также более не приближался к молодому богатырю, лишь издалека мимолётно окидывая того полным ненависти взглядом.