Равенсбрюк. Жизнь вопреки
Шрифт:
Важной темой, рассматривавшейся в исследовании, стала проблема пересмотра человеком собственной системы ценностей в условиях лагерной действительности. Так, если узник редуцировал свои ценности, процесс выживания, по мнению исследовательницы, упрощался. Если человек не мог или не желал отказываться от того, что для него было важно до заключения, следуя тем же императивам, он погибал. И наконец, узник, оставшийся верным долагерным убеждениям, но нарушавший их своими действиями, постоянно испытывал чувство вины, что также осложняло процесс его спасения [112] .
112
Рawelczynska A. Werte gegen Gewalt. Betrachtungen einer Soziologin uber Auschwitz. Oswiecim: Verlag Staatlichen Museums Auschwitz-Birkenau, 2001. S. 228.
В 1970-х гг. проблема человека в его социальном и экзистенциальном проявлениях вышла на первый план в западной историографии [113] . Однако вплоть до 1990-х гг. этот так называемый «антропологический поворот» не нашел своего выражения в исследованиях, посвященных выживанию узников в концентрационных лагерях. Лишь в последнее десятилетие ХХ века историки начали обращаться к работам
113
Цит. по: Макарова Л.М. Идеология нацизма. Сыктывкар: Изд-во СыктГу, 2005. С. 21.
114
Sofsky W. Die Ordnung des Terrors: Das Konzentrationslager. Frankfurt am Main: Fischer Verlag, 2008. 390 s.; Armanski G. Maschinen des Terrors: das Lager (KZ und GULAG) in der Moderne. Munster: Westfalisches Dampfboot, 1993. 206 s.
Объясняя феномен концентрационного лагеря, В. Софски ввел в научный оборот термин «абсолютная власть», раскрывая это понятие как структуру особого рода, не имевшую ранее аналогов в человеческом обществе [115] . Исследователь полагал, что открытое сопротивление или мученическая смерть становились единичными фактами в концентрационном лагере, а отдельные акции недовольства кардинально ничего не могли изменить, они лишь являлись поводом к жестоким репрессиям. Как подчеркивал В. Софски, используя тот же термин, что и Х. Арендт, лагерь был лабораторией по применению насилия, в которой одной из главных целей было показать человеку – он может быть уничтожен в любой момент [116] .
115
Sofsky W. Die Ordnung des Terrors: Das Konzentrationslager. Frankfurt-am-Main: Fischer Verlag, 2008. S. 28–29.
116
Ibid. S. 35.
По сути, социолог создал идеальный тип концентрационного лагеря – вне времени и пространства, а также продолжил исследовательскую традицию, в соответствии с которой у заключенных концентрационных лагерей отсутствовали какие-либо шансы для противостояния власти СС. Это существенно снижало возможности анализа лагерной действительности [117] .
Другой социолог – Г. Армански – подчеркивал необходимость исследования таких факторов выживания заключенных в концентрационных лагерях, как лагерные условия, характеристики личности заключенных, их социальный опыт. По мнению Г. Армански, взгляды и убеждения узников могли способствовать процессу выживания или затруднять его. Так, заключенные, разделявшие идеи христианства или коммунистические воззрения, наиболее успешно противостояли процессу деформации личности в экстремальных условиях [118] , что повысило их шансы дожить до освобождения.
117
См., например: Rohr W. Absolute oder abgeleitete Macht? Funktionshaftlinge im Konzentrationslager zwischen Kollaboration und Widerstand // Hrsg. Rohr W., Berlekamp B. Tod oder Uberleben? Neue Forschungen zur Geschichte des Konzentrationslager Ravensbruck. – Berlin, 2001. S. 254–256.
118
Armanski G. Maschinen des Terrors: das Lager (KZ und GULAG) in der Moderne. Munster: Westfalisches Dampfboot, 1993. S. 122.
В отличие от В. Софски, исследователь уделял внимание аспектам выживания и сопротивления в концентрационных лагерях, отмечая нетождественность данных понятий. Тем не менее оба термина требовали более четкого определения, что не нашло своего выражения в монографии Г. Армански.
С 1990-х гг. европейские историки продолжили интенсивно разрабатывать тему проблемы выживания заключенных сквозь призму сопротивления в концентрационном лагере, действуя, однако, в рамках понятия, предложенного Г. Лангбайном. Например, Б. Штребель рассматривал сопротивление на трех последовательных уровнях: на первом уровне узники боролись за право реализовать собственные элементарные потребности, на втором – у заключенных возникала солидарность, и лишь на третьем уровне могли появиться организованные формы сопротивления. Он отмечал, что границы между этими уровнями были подвижны, тесно взаимосвязаны между собой и обусловливали друг друга [119] .
119
Strebel B. Das KZ Ravensbruck. Geschichte eines Lagerkomplexes. Padeborn: Ferdinand Schoningh, 2003. S. 530.
Особо Б. Штребель отмечал гендерную специфику сопротивления заключенных в концентрационном лагере. Ученый подчеркивал, что благодаря психическим и физическим особенностям, а также опыту женщин как домохозяек узницы были менее склонны к насилию, но лучше организовывали группы, делили рацион питания, следили за внешним видом [120] .
Немецкий историк предлагал разделить так называемое организованное сопротивление на две составляющие: открытое сопротивление и скрытое сопротивление. К первому Б. Штребель относил следующие действия узниц: восстание, забастовку, коллективный отказ от работы и премий, побеги. Под скрытым сопротивлением он подразумевал: индивидуальный отказ от работы, саботаж, получение информации о происходивших событиях, контакты с внешним миром, попытки сообщить о преступлениях в концентрационных лагерях, обеспечение доказательной базы по преступлениям СС, культурную, религиозную и политическую деятельность, проведение нелегальных учебных занятий, помощь наиболее притесняемым группам узниц, образование интернационального лагерного комитета [121] .
120
Ibid. S. 532.
121
Ibid. S. 534–562.
Касательно концентрационного лагеря Равенсбрюк ученый подчеркивал, что сопротивление было прежде всего борьбой за человеческое существование. Б. Штребель отмечал, что для оказания реальной поддержки находившимся рядом солагерникам требовался доступ к постам лагерного «самоуправления» [122] . В свою очередь, непосредственное противостояние СС не могло ничего изменить – победы в форме отказа от премий или актов саботажа оставались символическими [123] .
122
Ibid. S. 534.
123
Ibid. S. 564.
В целом исследования последних лет, посвященные сопротивлению в концентрационных лагерях, безусловно, внесли существенный вклад в изучение проблемы возможностей выживания заключенных [124] . Однако внимание ученых акцентировалось преимущественно на узниках, оказавшихся в лагере по политическим мотивам.
Советская историография на протяжении долгого времени также рассматривала различные вопросы, связанные с выживанием заключенных, лишь посредством конструкта «сопротивление в концентрационном лагере» [125] . Только в 2005 г. появилась работа Л.М. Макаровой, затрагивавшая проблему спасения узников отчасти, но в ином ракурсе, в отличие от предыдущей научной традиции [126] . Ученый подчеркивала, что забота о выживании приводила к выдвижению на первый план потребностей в пище при одновременном подавлении половой идентичности [127] .
124
Помимо работы Б. Штребеля см., например: Distel B. Widerstand der Verfolgung // Hrsg. Benz W., Pehle H. W. Lexikon des deutschen Widerstandes. Frankfurt-am-Main: S. Fischer Verlag GmbH, 1994. S. 113–127; Swiebocki H. Spontane und organisierte Formen des Widerstandes in Konzentrationslager am Beispiel des KL Auschwitz // Hrsg. Herbert U., Orth K., Dieckmann K. Die nationalsozialistischen Konzentrationslager. Entwicklung und Struktur. Berlin: Wallstein Verlag, 1998. S. 959–983; Garbe D. Selbstbehauptung und Widerstand // Hrsg. Benz W., Distel B. Der Ort des Terrors. Geschichte der Nationalsozialistichen Konzentrationslager. Munchen: Verlag C.H. Beck oHg. Band 1. 2005. S. 242–257.
125
См., например: Семиряга М.И. Советские люди в европейском Сопротивлении. М.: Наука, 1970. 350 с.
126
Макарова Л.М. Идеология нацизма. Сыктывкар: Изд-во СыктГу, 2005. 172 с.
127
Там же. С. 131.
В концентрационном лагере тело узника стандартизировалось для подавления и включения в симметричное пространство. Например, регламентировался взгляд заключенного на эсэсовца, применялась однообразная униформа, вновь прибывшие брились наголо [128] . Все это деморализовало узников и способствовало манипулированию их поведением.
Продолжая исследовательскую тенденцию, подчеркивавшую практически неограниченные возможности нацистской лагерной системы в процессе деформации личности узника, Л.М. Макарова констатировала, что заключенные постепенно сами начинали воспроизводить стереотипы поведения, навязывавшиеся СС: усердно работали, пресекали попытки побега солагерников, проявляли агрессию в отношении более слабых заключенных. Такое поведение способствовало, по мнению автора «Идеологии нацизма», выживанию узниц [129] . Однако данный подход в очередной раз нивелирует многообразие групп заключенных, их характеристик и моделей поведения в различные периоды существования нацистских концентрационных лагерей. Отмеченные исследовательницей стереотипы поведения узников, соответствовавшие требованиям лагерного руководства, отнюдь не гарантировали их спасение.
128
Там же. С. 135–138.
129
Там же. С. 144.
С конца ХХ века ученые-историки, в первую очередь немецкие, в поисках новых подходов в рассмотрении проблемы человека в условиях лагерной системы, обращаются к термину «стратегия выживания» узника, тем не менее не давая его развернутого определения [130] .
В контексте данной работы этот термин имеет основополагающее значение, поэтому он должен быть четко сформулирован. Итак, «стратегия выживания заключенного» – совокупность действий узника, основанных на осознанном или неосознанном стремлении спастись (не только физически, но и сохранив свою личность целостной в духовно-психологическом плане) с использованием долагерного индивидуального и группового социокультурного опыта. Последний, играя важнейшую роль в выстраивании стратегий выживания, не воспроизводился в чистом виде в лагерных условиях, всегда видоизменяясь. Чем успешнее заключенным удавалось воссоздать элементы собственного долагерного опыта в экстремальных условиях, тем эффективней были их стратегии выживания. Само понятие «стратегия» подчеркивает сложность и длительность процесса выживания, не сводившегося к простому осуществлению повседневных действий, но имевшему целью спасение жизни (своей или ближнего), а также определенные принципы, в соответствии с которыми люди пытались спастись.
130
См., например: Strebel B. Die «Lagergesellschaft». Aspekte der Haftlingshierarchie und Gruppenbildung in Ravensbruck // Hrsg. Fullberg-Stolberg C. Frauen in Konzentrationslagern: Bergen-Belsen, Ravensbruck. Bremen, 1994. S. 79–88; Strategie des Uberlebens: Haftlingsgesellschaften in KZ und Gulag / Hrsg. Streibel R., Schafranek H. Wien.: Picus Verlag, 1996. 240 s.; Daxelmuller C. Kulturelle Formen und Aktivitaten als Teil der Uberlebens- und Vernichtungsstrategien in den Konzentrationslagern // Hrsg. Herbert U., Orth K., Dieckmann K. Die nationalsozialistischen Konzentrationslager. Entwicklung und Struktur. Berlin: Wallstein Verlag, 1998. S. 983–1006; Amesberger H., Halbmayr B. Vom Leben und Uberleben – Wege nach Ravensbruck: das Frauenkonzentrationslager in der Erinnerung. Band 1. Wien: Promedia, 2001. 263 s.