Равноденствия. Новая мистическая волна
Шрифт:
«Мать-Земля, пригретая Солнцем, родила из семян эти, уже сохнущие, травы, — мыслила Змея, — потом Земля и Солнце вместе растили зелёных младенцев, протягивающих колоски к жизни. Земля питала травы молоком воды. Когда травы выросли и отцвели, Солнце в божественном гневе иссушило Землю и надолго зашло за горизонт, лишив увядающие травы тепла и света. Травы умерли, уронив под мёртвые корни Семена. Свершился год, и снова Солнце пригрело Землю, и заново Земля родила травы, и снова солнечный гнев умертвил их. Велик и вечен гнев Солнца! — размышляла Мудрая, ритмически качая головой над сложенным кольцами телом. — Я родилась из солнечного гнева. В воспламеняющих лучах светила, приходящих и уходящих в назначенный временем час, ключ к моей Мудрости».
Зашелестели тонкие мёртвые травы. Змея молниеносно откинулась назад, готовая к нападению, насторожилась. Раздвигая стебли чёрными изгибами туловища, полз Уж. Змея воинственно и угрожающе зашипела. Уж чуть приподнялся над травой, сказал:
«Приветствую тебя, ядоносная!»
«Привет и тебе, любимец лягушек», — прошипела в ответ Змея.
«Мы оба едим лягушек, — отвечал Уж, — дети болотной тины боятся нас, а не любят».
«Тайна любви в том, чтобы немного бояться, — молвила Змея свистящим шёпотом, — тебя боятся лягушки, а меня — люди. В людском страхе и уважении — моё превосходство над тобой. Уважение у людей — это страх с долей любви».
«Тебе нравится любовь из страха? За такой любовью затаена ненависть. Меня же ценят за безвредность. Ужа нечасто пугаются люди».
«Пугаются по ошибке, — отвечала Змея, — и испуг при виде тебя порождён страхом предо мной. Ты в самом деле не страшен. Любовь к тебе в людях — скрытая тяга к змеиному жалу, ко мне. Кто ты? Ты моя форма без моего содержания. Ты — змея без Яда, без Гнева. Если бы ты наполнился Ядом, ты стал бы так же велик, как и я. Хочешь, я научу, какие есть травы, чтобы напитаться смертоносным нектаром?» — искушала Змея, и под панцирем за её головой катилась твёрдым горохом гремучая музыка змеиного смеха.
«Ты считаешь, что нужно непременно творить Зло, чтобы стать великим?» — спросил Уж.
«У людей велик тот, кто посеял больше смертей. Жестокие славны в веках. Их триумфальные арки нерушимы».
«Величие не в славе, а в прозрении Истин. Мир в кругах своих движим благом Мудрости. Мысль людей превышает Зло», — не соглашался Уж.
«А царствует Жестокость!» — не уступала Змея.
«Не все на земле убивают».
«Как же не все? — удивилась Змея. — Оглянись вокруг: птицы, свободные в воздухе неба, умерщвляют червяков и мошек. Орёл их царь потому, что убивает их. На земле царит Лев, тварь земная не уходит от его клыков. Заяц поедает лишь травы, он беззащитен, и его убиваю я. Меня же трудно убить. Я не Царица, я — тайный Канцлер Гнева».
«А люди сделали тебя символом Мудрости», — качнув пятнистой головой, напомнил Уж.
«Да. Потому что они завидуют моему Яду, моей неуловимости, хитрости, защищённости, завидуют моей чувствительности и способности к гипнозу. Они стремятся окропить словесным невидимым ядом свои уста. Их улыбки — как мой двузубый оскал. Люди стали Царями Земли потому, что убивали не только всех животных, стоявших ниже их. Они отравленными стрелами лишали жизни своих сородичей. Ими движет Гнев. Не в Гневе ли людское благо? Гневом человек мне подобен».
«Не возноси Гнев столь высоко, — возразил Уж, — и люди и змеи нападают только тогда, когда их затронут; нападают, чтобы утолить голод или из страха перед чужим нападением. В гордости ты обожествила Гнев. Мудрые твёрдой рукой выжали Ярость из сердца и стали беспристрастны. Возмущение заменяет рассудок, неуправляема его стихия. Не Гнев движет спираль Вечности. Солнце духом тепла греет землю и редко опаляет Гневом. В солнечных лучах пришло на землю Рождество Искупительной Истины».
Змея усмехнулась. Гулко раскатилась под панцирем холодно брякнувшая усмешка. Но не раздались кастаньеты змеиного смеха: «В оживший под солнцем Венец Творенья вплетены яблоки раздора и Цветы Зла. Я — один из тех цветов. Я нападаю, когда меня затрагивают, когда мне кажется, что меня затронули, когда я сделаю вид, что меня затронули, и просто когда я голодна. А иногда… я не знаю, что мною движет. Похожи на меня люди?..
Люблю сидеть на покинутых гробницах тех, кто пролил при жизни много крови. Их усыпальницы роскошны. Проникаю под крышки саркофагов и, обвиваясь вокруг их костей, ласкаю их. Люблю умных и жестоких, люблю и от любви жалю…»
«Я из семьи Ужей, и на нас нет проклятия убийства безвинных. Тому, кто питается лягушками, незачем трогать человека».
«А виноваты пред тобою лягушки?» — прошипела Змея.
«Они даны мне в пищу, как коровы и свиньи даны в пищу человеку», — парировал змеиный вопрос Уж.
«Не забывай, люди убивают не только ради пищи, не ради неё одной прерывают их жизни, нет! Жажда крови враждебным приливом врывается в клокочущие, кипящие сердца. Чёрные, мечущие молнии, тяжёлые лучи Ненависти собираются над когортами, скрестившими копья в сражении. Во Гневе — счастье Зла. Оно недоступно тебе, непонятно. Его знали те, кто, опоясанные мечами, недвижно лежат в саркофагах. Счастье Зла знакомо мне. Будущее во Гневе».
«Есть люди, которые никого не убивают, даже не едят мяса животных. Хищность излечима… А знаешь, Змея, — словно вспомнив о чём-то, продолжал Уж, — люди научились из твоего смертельного Яда делать бальзам, исцеляющий недуги».
«Знаю это, — зло ответила Змея, — меня будут ловить, чтобы отнять Яд. Жалить буду ловцов. Получат они Яд в кровь, а не в склянку».
«Видишь, в руках людей твой Яд переходит в свою противоположность», — говорил Уж.
«Всё, разрушаясь, переходит в свою противоположность, — отвечала, мигнув красно-жёлтым взглядом Змея, — туда, где свило гнездо Добро, — Зло неизбежно отложит свои пятнистые яйца… Придёт время, когда среди людей воинственное Зло восторжествует. Будет царствовать утончённый, сознательный Гнев. Не будет прощения и жалости. Воцарится злость, кровавая, как солнечный закат».
«Но тебе не известно, Змея, — отвечал Уж, — что, как Яд твой перегонят в лекарство, так время ядовитого Гнева пройдёт, перевоплотится постепенно в сыворотку противоядия. Громы утихнут. Поржавеют мечи. Лаской оденется солнце. Засветит оно ровным светом, и по свершении многих и многих лет буйно зацветут под ним некогда упавшие под мёртвые корни добрые Семена. Снова по артериям земли потекут животворящие силы доброго тока. На удобренной гневом почве зацветут, поднимутся душистые целебные травы любви и сострадания. Усмиривший в себе вражду усмирит в себе ТЕБЯ. С тех пор как тела и души людей станут для Змей недосягаемыми, ты будешь жалить только зверей, а я буду всё так же есть неразумных лягушек, если наш древний род продолжится до столь далёких времён. А может, и мы изменимся к лучшему…»