Райдзин. Сияние
Шрифт:
— Ангелина, оставайся на месте! — закричала Надежда. — Чтобы нам уйти отсюда, мне нужно…
Что нужно, Надежда договорить не успела. Демонесса оскалилась, глаза ее полыхнули багрянцем. Она взмахнула рукой, когти проскрежетали по невидимой пелене преграды. Причем скрежет раздался такой силы, что в голове раздался звон, заболели уши. И мне еще нормально — краем глаза я увидел, как пытающаяся подняться Ангелина падает обратно на землю, схватившись за уши и громко крича от боли.
Она ближе к демонессе. У нее сильнее восприимчивость, она острее чувствует магическое возмущение. В этот
Похоже, она собиралась обратно. Демонесса ударила еще раз. Я услышал, как Ангелина пронзительно визжит, краем глаза увидел, как у нее из-под ладоней хлынула кровь. Закричал от боли да Сильва, Магнуссон — он стоит за Ангелиной, вроде держится на ногах, готовится сражаться. Бертезен я не видел, голову в ее сторону не поворачивал. Смотрел на демонессу не отрывая взгляда. Она замахнулась — похоже, сейчас последует очередной удар и Щит Давида перестанет существовать.
Очень долго замахивается, очень. Как будто не торопясь, в замедленном воспроизведении… а, нет, это для меня время ускорилось. Демонесса ударила, но опоздала буквально на мгновение — мглистая пелена заполонила все вокруг.
Снова мы оказались в состоянии невесомости в абсолютной тьме, и снова это продолжалось несколько секунд. Мы вернулись обратно, в наш мир, на арену школы «Аскольд».
Только вот здесь все было плохо — магическая аура гремела так, что в ушах закладывало. Круг Стихий превратился в магическую мясорубку, здесь, казалось, искажается само пространство. Я почувствовал, как из меня словно вытягивает душу, меня буквально выжимало как простынь. Похоже, сейчас все будет плохо — подумал я.
Обернулся — Надежда сохраняла спокойствие.
За ее спиной увидел, как обелиски — один за другим, начали вспухать взрывами. Медленно, очень медленно — я сейчас находился в состоянии скольжения во времени, как было однажды в общении со странным незнакомцем. Только тогда время настолько ускорилось что мгновенье буквально остановилось, сейчас же я видел все как в очень замедленной съемке.
Не знаю, как и почему это произошло, но несколько секунд обычного течения времени я проживал уже долго, очень долго. Обелиски взрывались стихийным огнем, медленно-медленно вспухая выплеском стихийной силы. Щит Давида не поможет — я видел, как защитный конструкт сжимается будто под прессом, как бугрится и ломается белый мрамор пола. Нас сейчас как под прессом сплющит.
Надежда на происходящее внимание не обращала. Она действовала: в два быстрых взмаха полоснула себе вдоль по запястьям, разрезая и рукава кителя, и кожу. Резанула не ножом, а удлинившимся бритвенно-острым ногтем. Из разрезанных вен хлынула кровь, но на белый мрамор она не падала — левитируя, формируясь в сотканные их крови кинжалы.
Шесть. Шесть кровавых клинков.
Я вдруг понял, что в моменте ускорившегося времени только мы вдвоем с Надеждой — остальные пятеро замерли, как в поставленной на паузе картинке фильма. Кричащий да Сильва, закрывающая окровавленными руками лицо Ангелина, испуганная Бертезен — она в момент ускорения времени резко обернулась и сейчас ее волосы замерли, веером взметнувшись в воздухе.
Надежда, вокруг которой плелась тонкая кровавая сетка, вдруг закружилась как балерина в пируэте — и одновременно с этим движением шесть кровавых клинков разлетелись по сторонам. Меня ударило в грудь, но грудную клетку не пробило — удар был сродни воздушному толчку.
В этот момент я услышал — скорее даже не услышал, а почувствовал, пронзительный крик Надежды. Лицо ее исказилось от напряжения, клубящаяся под ногами Тьма вышла из-под контроля и расплавленным черным свинцом брызнула по сторонам, разлетаясь тягучими кляксами. Взрыв темной жидкости поглотил кавайную светлость — фигура княгини испарилась. Еще мгновенье я видел контур тела, который почти сразу опал хлопьями черного пепла.
Гибель Надежды я наблюдал всего пару мгновений. После удара созданным ею кровавым клинком серая пелена вокруг уплотнилась. Из мглистого ковра под ногами рванулись густые лоскуты тумана, поднимаясь выше и заполняя все вокруг, а я потерял опору под ногами и почувствовал, что куда-то лечу.
Лечу назад, спиной вперед.
Пространство вокруг закрутилось, и на несколько секунд я ощутил себя словно в центрифуге. В животе ухнул комок, по ощущениям я как будто в сорвавшемся с тросов лифте. Туман серой пелены прикрывал нас друг от друга, но звуки через него проходили, пусть и приглушенные, как сквозь вату. Время снова вернулось в привычную скорость — я слышу визг Ангелины и крики да Сильвы.
Продолжался этот полет-падение недолго, всего несколько мгновений, после чего я упал и покатился по земле. Сгруппировался, вскочил на ноги. Осмотрелся заполошно и понял — нахожусь в открытом амфитеатре школы «Аскольд». Круга Стихий здесь больше не было, а вот амфитеатр узнаваем.
Тихо вокруг, спокойно.
Тишину нарушал только долгий стон Ангелины — она лежит, подтянув ноги к груди и прислонив ладони к ушам. При этом кровь с ее рук и волос исчезла — отметил я машинально. Совершенно мимоходом, потому что уже осматривался вокруг и силился понять куда мы попали.
Тихо вокруг и спокойно.
Как в могиле.
«Альбин?»
Ответа не последовало.
— А это мы где? — проговорил вскочивший на ноги да Сильва, как и я ошеломленно осматривающийся по сторонам.
Голос его звучит негромко, едва слышно. Ощущение, что у меня уши заложило.
На ногах только мы с ним вдвоем. Магнуссон лежит навзничь, только сейчас открыл глаза и пытается проморгаться. Бертезен стоит на четвереньках, на локтях, смотрит на окружающий мир сквозь локоны растрепанной прически.
— Где мы? — снова спросил да Сильва.
Он говорит громче, но голос слышен по-прежнему сквозь вату.
Бертезен поднялась на ноги, посмотрела на меня, на да Сильву.
— Рискну предположить, что мы в аду, — подрагивающим голосом произнесла она, снова глядя на меня.
Я смотрел по сторонам. На Бертезен не смотрел.
Никаких чужих эмоций я больше не ощущаю. Эмпатия пропала. Браслетов-негаторов на мне нет, но сосущее чувство пустоты от отсутствия силы ощущается крайне остро. При этом безо всякой эмпатии я осознал и понял, что приглушенный голос Бертезен дрожит не от волнения, а от испуга.