Райкины пленники(сборник рассказов)
Шрифт:
— Слезай! — сказал он.
Я пробормотал, что мне незачем слезать, что мне и здесь хорошо.
— Эй, ты! — закричал Оська. — Слезай, когда тебе приказывают! Не слезешь, так мы сами к тебе заберёмся. Кувырком полетишь оттуда… Никита, Никита! Давай лезь на дерево! Чего ты боишься, давай лезь!
Пятиклассника Никиту можно было принять за восьмиклассника — такой он был здоровый. Я посмотрел, как он неторопливо поплёвывает на ладони, и понял, что мне лучше будет спуститься без его помощи. Сползая со своего клёна, я старался думать о том, что многие кинохроникёры часто подвергаются опасности и что я должен радоваться тому, что сейчас
Как только я спустился, вояки окружили меня со всех сторон. Девочки молчали, а мальчишки ухватили меня за ворот, за рукава и стали трясти.
— Ты кто такой?
— Ты что там делал, на дереве?
— Это что за штука у тебя? Говори! Что это за штука?
— Киноаппарат, — ответил я чуть слышно.
Никогда я не думал, что это слово на них так подействует.
Мальчишки сразу сбавили тон.
Дрожа от радости, я поймал в видоискатель кучу малу.
— Чего-чего? — переспросил Оська.
— Ну, кинокамера съёмочная, — повторил я.
Все притихли и переглянулись. Потом Зинаида пробасила:
— Это как такое «кинокамера»? Чтобы в кино снимать?
— Ага!
— В настоящее кино! — воскликнул Оська. — И работает? Взаправду?
— Работает…
— И ты нас снимал?!
— Снимал. Только я не за тем на дерево забрался, чтобы вас снимать. Я хотел пейзаж красивый снять, а тут пришли вы, и…
— И ты нас снял?! В настоящее кино! — ещё громче закричал Оська. — И всё получится? И всё на экране будет видно, как мы дерёмся, и всё такое?
Я кивнул.
— Во! Слышали? — ухмыляясь, сказал Никита.
— О-о-о-о-ой! — пропищала поэтесса и запрыгала на одном месте.
Затем они пристали ко мне:
— Ты когда проявишь плёнку?
— Ты нам покажешь, когда проявишь?
— Слушай! Пойдём сейчас к тебе, ладно? Ты будешь проявлять, а мы тебе помогать… И сразу нам покажешь…
Теперь, когда опасность миновала, мне стало очень досадно, что моя киносъёмка не удалась. Я сказал угрюмо:
— А чего её проявлять! Я вас и снять-то как следует не успел. Три секунды какие-нибудь…?
Вояки огорчённо притихли, но Оська быстро нашёл выход:
— Так давай мы сейчас додерёмся, а ты нас сними. Ребята, пошли на старое место. Кто как кого бил, так и продолжайте. А ты лезь на дерево, снимай!
Я сказал, что хочу снять настоящую кинохронику, а не спектакль и что зря тратить плёнку я не буду.
— Да ты и снимешь настоящую кинохронику, — сказал Андрей. — Мы взаправду будем драться. Верно, ребята?
— Конечно, взаправду! — подхватил Оська. — Мы так друг другу надаём — ты просто пальчики оближешь [3] . Слушай! Тебе плёнки жалко, да? Так мы тебе денег соберём, чтобы ты новую купил. На! Держи пока. Ребята, давайте у кого сколько есть, остальное потом додадим.
Денег при себе больше ни у кого не оказалось, но все дали мне честное пионерское, что сегодня же соберут деньги и даже сами купят мне плёнку. Мне, конечно, очень хотелось поработать заряженным аппаратом, а не трещать им вхолостую. Я согласился. Все очень обрадовались и вернулись на то место, где была куча мала. Только Зинаида не пошла с остальными.
3
Пальчики оближешь (разговорное) — то есть получишь удовольствие.
— Зина, чего ты? Иди! — позвала её Таня.
Зинаида насупилась и пробасила:
— Не пойду. И тебе, Таня, не советую. Было бы что другое, а в драке сниматься… Мы, Таня, как-никак девочки всё-таки.
— Зина, но ведь это же кино! — сказала поэтесса. — Если бы мы в жизни дрались, тогда другое дело… А ведь это же в кино!
Зинаида наконец согласилась. На клён я больше не полез, а снял потасовку с земли. После съёмки мы пошли ко мне и подняли дома такой тарарам [4] , что папа с мамой сбежали к знакомым.
4
Тарарам — шум, беспорядок.
Несколько часов мы проявляли плёнку, промывали, отбеливали, засвечивали, снова проявляли и фиксировали. Пока плёнка сохла, мальчишки осмотрели мой киноаппарат и прикинули, кто какие детали может достать. Девчонки с Татьяной во главе успели за это время придумать такой киносценарий, что, если бы снять по нему картину, потребовалось бы плёнки на несколько тысяч рублей.
Наконец лента просохла. Я занавесил окна и установил проекционный аппарат. Когда я демонстрировал кинокартину, зрители прямо-таки выли от восторга, а я все губы себе от досады искусал. Это была не хроника, а одно недоразумение. Участники потасовки всё время смотрели в объектив, улыбались и так нежно касались друг друга кулаками, словно у них были не руки, а водоросли какие-то. Только у Оськи Дробилкина было зверское лицо, и он работал кулаками очень энергично, но бил он ими лишь по воздуху перед собой.
Так закончилась моя попытка снять боевую кинохронику. Моточек плёнки мне купили на следующий день, но он до сих пор лежит неиспользованный. Такой счастливый случай, какой я упустил, ещё раз едва ли подвернётся. Члены третьего звена строят киноаппарат, каждый день бегают консультироваться ко мне и уже собрали тонну металлолома, чтобы купить объектив. Их теперь водой не разольёшь.
1957
Петухи
В лесу, по тропинке, что вилась среди аккуратных ёлочек, брёл Паша Мочалин.
Он был одет парадно: в новенькие чёрные брюки и белоснежную рубашку с красным галстуком. Волосы его были подстрижены, приглажены и топорщились по привычке лишь в нескольких местах, однако лицо Пашино, красное, в редких, но крупных веснушках, выглядело озабоченно, сумрачно.
Он брёл медленно, глядя пустыми глазами куда-то вверх перед собой, держа в руке за спиной исписанный тетрадочный листок. Брёл и угрюмо бормотал: