Райские новости
Шрифт:
Бассейн, как знает по своим исследованиям Роджер Шелдрейк, на самом деле предназначен не для плавания. Он маленький, неправильной формы, не позволяющей по-настоящему поплавать — в сущности, в нем можно сделать не более нескольких гребков, не врезавшись в бортик или другого пловца. На самом деле бассейн сооружен для того, чтобы вокруг него сидели либо лежали и заказывали напитки. А поскольку завсегдатаи купаются редко, их одолевают зной и жажда, и они заказывают бесчисленную выпивку, которую подают с бесплатными солеными орешками специально для того, чтобы жажда мучила их еще больше и они, соответственно, снова заказывали напитки. Но бассейн, каким бы крохотным он ни был, sine qua non [25] является сердцевиной ритуала. Большинство загорающих хотя бы разок, но окунаются. Это не столько плавание, сколько погружение. Своего рода крещение.
25
Sine qua nоn — здесь:непременно (лат.).
Роджер Шелдрейк делает запись. Звук сирены тает вдали.
Сью Баттеруорт и Ди Рипли сирены «скорой» не слышат и за передвижением машины не наблюдают. Обе они спят, потому что из-за разницы во времени проснулись среди ночи и приняли снотворное. И вообще — в их номере с двумя односпальными кроватями в «Кокосовой роще Вайкики» даже нет балкона, с которого они могли бы увидеть «скорую», поскольку размещены девушки по самым скромным стандартам компании «Тревелуайз». Однако через несколько минут после того, как «скорая» проезжает, на ночном столике Ди звонит телефон. Она сонно нашаривает трубку, снимает ее и хрипло произносит:
— Алло?
— Алоха, — весело приветствует ее женский голос. — Это звонок-будильник Приятного вам дня.
— Я не просила нас будить, — ледяным тоном говорит Ди.
— Алоха. Это звонок-будильник. Приятного вам дня.
— Ты что, не понимаешь, глупая корова! — вопит в телефон Ди. — Я, черт побери, не просила нас будить!
— Что там, Ди? — бормочет с другой кровати Сью. Ди отнимает трубку от уха и сердито смотрит на нее, начиная понимать, в чем дело, и кипя от бессильной злобы. Веселый голос еле слышно повторяет:
— Алоха. Это звонок-будильник. Приятного вам дня.
6
Больница Св. Иосифа размещалась в здании скромных размеров, из тонированного стекла и бежевого бетона, сразу у обсаженного зеленью пригородного шоссе, идущего по холмам над гаванью Гонолулу. Далеко внизу подмигивали на солнце серебристые резервуары для хранения нефти, разбросанные среди складов и кранов индустриального пейзажа. В отделении скорой помощи царила атмосфера спокойной, неназойливой деловитости, которая подействовала на Бернарда ободряюще. Мистера Уолша сразу покатили для осмотра и рентгена в помещение, которое персонал называл травматологическим кабинетом, а Бернарда отвела в сторонку администратор — восточного вида дама, к хрустящей белой блузке которой была пришпилена карточка с именем: Соня Ми. Женщина усадила Бернарда за стол, предложила кофе в пластиковом стаканчике и принялась заполнять (или, как она выразилась, наполнять) еще одну карту. Когда встал вопрос о страховке, Бернард признался, что не знает точно, на что можно рассчитывать, но Соня Ми попросила его не волноваться, а подождать — может, его отца вообще не нужно будет класть в больницу.
Через несколько минут в кабинет зашел молодой врач в бледно-голубом медицинском комбинезоне и сообщил, что мистера Уолша таки придется положить в больницу. У него перелом тазовой кости. Могло быть, видимо, и хуже, и перелом мог оказаться сложнее. Лечение, вероятно, будет заключаться в постельном режиме в течение двух-трех недель, но придется назначить лечащего врача, который будет наблюдать мистера Уолша. Больница свяжется с ортопедом по своему списку, если только у Бернарда нет каких-либо предпочтений. Таковых не было, но Бернард с тревогой поинтересовался вопросом оплаты.
— Вы бы нам очень помогли, — сказала Соня Ми, — если бы как можно скорее сообщили название страховой компании.
Бернард ответил, что сейчас же привезет полис.
— В этом нет необходимости, — успокоила она. — Просто позвоните и сообщите данные. И не волнуйтесь в связи с этим за отца. В нашей больнице мы прежде всего лечим пациентов.
Бернард готов был расцеловать ее.
Потом он пошел в травматологический кабинет, где его отец все еще лежал на носилках, и дал ему отчет о происходящем, постаравшись сделать это как можно короче и как можно бодрее. Старик лежал с закрытыми глазами, неодобрительно поджав губы подковкой но раз или два кивнул, явно воспринимая информацию. Медсестра сообщила Бернарду, что для мистера Уолша готовят койку в основном здании. Бернард сказал, что еще вернется сегодня, и ушел.
Пока он стоял на ступеньках больницы и прикидывал, как бы добраться до Вайкики, подъехал на такси амбулаторный больной, и Бернард взял эту машину. Движение на скоростной автостраде было сильно затруднено, и водитель в отчаянии воздел руки, когда поток машин в конце концов остановился.
— Все хуже и хуже, — пожаловался он.
Эти слова показались Бернарду применимыми к его собственной ситуации. Он прилетел на Гавайи, чтобы помочь своей больной тетке, и пока может похвастаться только тем, что его отца сбила машина. Он даже еще не видел Урсулы — и теперь она, наверное, теряется в догадках, куда он запропастился. Но, расплатившись с таксистом нa Каоло-стрит едва ли не последним долларом, он вспомнил, что, прежде чем ехать к Урсуле, ему придется зайти в банк.
Когда Бернард поднялся на третий этаж, он застал там миссис Кнопфльмахер, ожидавшую лифта. Она с любопытством посмотрела на него, отметив смятение на лице Бернарда и отсутствие старшего мистера Уолша, и выжидающе помедлила, но он не остановился, чтобы просветить ее, а лишь на ходу поздоровался. Войдя в квартиру, он сразу же устремился к своему «дипломату» и достал страховой полис. Бернард почувствовал, как у него чаще забилось сердце, пока он просматривал напечатанный мелким шрифтом текст, — но все было в порядке: похоже, страховка отца покрывала Расходы до миллиона фунтов. Скорее всего, даже в американской больнице не могли взять больше за лечение сломанной тазовой кости. Бернард опустился в кресло и мысленно благословил молодого человека из Раммиджского бюро путешествий. Он позвонил Соне Ми, сообщив ей данные полиса и пообещав позже привезти и сам документ. Затем позвонил в пансион Урсулы и оставил сообщение, что задерживается. После чего пошел в банк.
Была уже середина дня, когда они с Урсулой наконец- то встретились. Пансионат размещался в приземистом частном домике, скорее напоминавшем бунгало, в довольно бедном предместье Гонолулу, не очень далеко от больницы Св. Иосифа, но ближе к автостраде. Улица казалась вымершей. Единственным различимым в душном воздухе звуком был отдаленный гул машин, когда Бернард, припарковав взятый напрокат автомобиль, с минуту постоял около него, отдирая прилипшие к спине и бедрам потные рубашку и брюки. Самой дешевой машиной, какую он смог найти, оказалась светло-коричневая «хонда», 93000 миль пробега на счетчике, с пластмассовыми сиденьями и без кондиционера. Снаружи у дома таблички с названием улицы не было, только номер, написанный от руки на покосившемся почтовом ящике, который был прибит к прогнившему столбику. Дом на кирпичных опорах окружали заросли из деревьев и запущенного кустарника, к переднему крыльцу вели три деревянные ступеньки. Дверь, в отличие от рамы с металлической противомоскитной сеткой, была открыта. Где-то внутри хныкал младенец: звук резко оборвался, когда Бернард нажал кнопку звонка и услышал, как он затрезвонил в глубине дома. К двери подошла худая смуглая женщина в цветастом домашнем халате: впуская визитера, она подобострастно улыбнулась.
— Мистер Уолш? Ваша тетушка целый день вас дожидается.
— Вы передали ей мое сообщение? — озабоченно спросил Бернард.
— Само собой.
— Как она?
— Не очень. Она не ест, ваша тетушка-то. Уж я как стараюсь готовлю, а она ничегошеньки не ест.
Тон у женщины был вкрадчивый, слегка обиженный. После слепящего солнца коридор казался темным, и Бернард несколько секунд подождал, пока привыкнут глаза. Как на проявляющейся фотографии, из мрака материализовалась фигурка маленького ребенка, лет двух или трех, в одной маечке. Малыш сосал большой палец, уставившись на Бернарда огромными глазами со сверкавшими белками. Из ноздри к уголку рта тянулась сопля.