Раз улика, два улика! (Крик в ночи)
Шрифт:
– Специальным самолетом? – воскликнул Гошка. – А я-то голову ломал, как это ее успели похоронить, ведь на Майорку самолеты раз в неделю летают. А когда про мужа узнал, еще там, на Майорке, ну, что он прилетел за… ней, то подумал, что он мог прилететь с пересадкой как-нибудь. Людмила Михайловна, а вы мужа ее знаете?
– Видела несколько раз. Он из этих, «новых русских», но с виду вполне приличный, воспитанный и вроде любил Леночку. Хотя, должна сказать, она в последнее время грустная была, все жаловалась на усталость. А потом вдруг позвонила, что
– На Таити? Класс! – воскликнул Леха.
Все посмотрели на него, как на дурачка. Он смущенно откашлялся.
– Я глупость сморозил, признаю…
– Значит, вы с ней дружили? – спросил Никита.
– Дружила? Ну, не то чтобы дружила, но она ко мне тянулась, говорила, я на ее бабушку похожа… Хорошая девочка была… И красивая очень… По-настоящему красивая, не сделанная, как некоторые. А то кое-кого из нынешних красоток если отмыть как следует, ресницы наклеенные оторвать, так и смотреть не на что будет, а Леночка, что называется, природная красавица. И с характером. Целеустремленная, так мечтала актрисой стать… Не сразу у нее получилось. Да, в общем-то, и не получилось. Не успела. Только-только удача ей улыбнулась…
– Почему это? Она ведь и на конкурсе красоты победила, и муж у нее богатенький был… – подал голос Леха.
– Так она замуж не за богатого вышла, это потом он разбогател… А ей завидовали, ох как завидовали… Гадости про нее говорили, впрочем, это неудивительно. Любят у нас гадости про удачников говорить, ох, любят. А тут вам и красота, и деньги немереные.
– А вы конкретно кого-нибудь знаете, кто ей завидовал? – спросил Леха.
Людмила Михайловна грустно улыбнулась.
– Многие, ох многие. Но это ж какая зависть быть должна, чтобы до смертоубийства дойти… И потом уж больно сложно. Зачем на Майорке это делать, нешто у нас в России мало убивают? Нет, не думаю я, что так это было, не думаю. И зря вы, ребятишки, с этим затеялись, только неприятности наживете, а толку никакого не будет. Ну, поговорили и хватит. Пошли на кухню, надо же гостей кормить.
Хозяйка скрылась на кухне.
– Манечка, – позвала она через минуту, – помоги мне тут немножко.
Маня побежала на зов.
– Дохлятина! – произнес едва слышно Шмаков. – Ахи, охи. Ах, она была такая хорошая, ох, она была такая святая-пресвятая! Лажа все это, полнейшая лажа. Небось наркотой баловалась, с преступным элементом якшалась, вот и прирезали ее.
– Послушай, ты! – вскипел вдруг Никита. – Ты же о ней ничего не знаешь, к тому же она… ее уже нет в живых, а ты о ней гадости говоришь! Не слыхал – о мертвых или хорошо, или ничего!
– Да ты что, с пальмы спрыгнул? А если гад помер, так про него уже нельзя сказать, что он гад? Ну и понятия у тебя! Зашибись!
– Ну, понятия у него как раз нормальные, – вступился за двоюродного брата Гошка. – И учти, если женщина говорит про другую женщину одно только хорошее, это неспроста. Значит, покойница действительно
– Дурные вы, как я погляжу! Какая женщина? Артистка! Она вам что хочешь сыграет! А сама, может, больше всех ей и завидовала!
– Леха, по-моему, у тебя что-то с головкой! – возмутился Гошка. – Пришел в чужой дом, а сам…
– Не, ты не понял… Я же неконкретно про эту артистку, – спохватился Леха. – Я вообще…
– Вообще? А ты что, со многими артистками знаком? – не без яда поинтересовался Никита.
– Да ладно вам, – примирительно произнес Леха, – чего к словам придираетесь, умные очень, да?
Но тут их позвали на кухню. Кухня была просторная, сверкающая чистотой, а все стены увешаны деревянными досками и досочками. Каких тут только не было! Светлого и темного дерева, резные, расписные, с выжженным рисунком.
– Ух ты, сколько! Это у вас коллекция? – спросил Шмаков.
– Да, вроде коллекции. Первые еще муж мой делал, а потом уж я сама стала покупать, друзья начали дарить, вот и собралось… Да вы садитесь, садитесь!
На столе стояла миска с печеной картошкой, соленые огурчики, квашеная капуста, нарезанный толстыми ломтями черный хлеб.
– Налетай, молодежь!
Просить себя дважды они не заставили и быстро смели угощение. Потом еще пили чай с пряниками. Говорили о многом, но Елены Куценко больше не касались. И вдруг Никита задал вопрос:
– Извините, Людмила Михайловна, а где жила Елена?
– На Большой Никитской, – машинально ответила Людмила Михайловна. – В доме, где магазин «Пышка». Номера я не помню. А зачем тебе?
– Просто спросил…
– А еще у них дача была, говорят, роскошная, я там не бывала. Какой-то поселок для «новых русских», с охраной и… Да бросьте вы, ребята, это не для вас…
– Да-да, конечно, только, если можно, ответьте еще на один вопрос, – тихо попросил Никита.
– Ну, если на один…
– Людмила Михайловна, а у Елены… подруги были?
– Подруги? Были, как не быть.
– Много?
– Не знаю, не спрашивала, а вот две подруги были точно.
– А как их зовут, вы не знаете?
– Знаю, представь себе. Одну зовут Валентина, а вторую Соня. Они манекенщицы. Одна у Зайцева работала.
– Кто? – спросила Маня.
– Соня.
– А фамилия? Фамилии их вы не знаете?
– Чего не знаю, того не знаю. А вот фотографию могу показать.
Людмила Михайловна поднялась из-за стола и ушла в комнату.
– Фотки – это класс! – прошептал Шмаков. – По фоткам мы этих цапель враз отловим.
– Каких цапель? – недоуменно взглянул на друга Гошка.
– Ну, манекенщицы все эти длинноногие, как цапли, – объяснил Леха. – Тощие, мосластые, и чего в них хорошего?
– На вкус, на цвет товарищей нет, – сухо бросил Никита.
На столе стояла миска с печеной картошкой, соленые огурчики, квашеная капуста, нарезанный толстыми ломтями черный хлеб.
– Налетай, молодежь!
– Вот, нашла, – с очками на носу вернулась Людмила Михайловна.