В детстве по утрам Мишка чмокал меня в нос. Мы с братом жили в одной комнате, я еще учился, а он уже работал, поэтому вставал раньше. Уходя, брат вечно будил меня этим шутливым поцелуем. Я возмущался, ворчал «Да что же это такое!», потом натягивал на голову одеяло. В ответ Мишка хохотал: «У тебя на кончике носа словно шарик смешной, так и хочется потрогать…» Сейчас, когда брата нет, я вспоминаю эти «телячьи нежности» и на душе теплеет. Наверное, поклонники группы «Король и Шут» удивятся, узнав о таком Горшке, ведь мой брат создавал на сцене иной образ. Михаил Горшенев в глазах поклонников был панком и анархистом.
АЛЕКСЕЙ ГОРШЕНЕВ
Мишка родился в Ленинградской области, а я – в Биробиджане, столице Еврейской автономной области, на противоположном конце страны. Так получилось потому, что наш отец, Юрий Михайлович Горшенев, был во енным, часто менял место дислокации. Наше осознанное детство началось в закрытом поселке Восточный – пригороде Хабаровска. Росли мы боевыми. Два брата-акробата постоянно хулиганили: играли в войнушку, лезли туда, куда не надо. Мишка особенно отличался – придет то со сломанной ключицей, то со стрелой в щеке. Мама только ахала, но приключения продолжались.
Мы с братом были неразлейвода. Нам, в принципе, и друзья-то были не нужны. Вдвоем играли в Робин Гуда, вдвоем придумывали шалости. Разница у нас небольшая – два года. Естественно, Мишка по старшинству был вождем. Однажды мы играли зимой в перелеске. Санки, палки, кругом снег… И вдруг я наткнулся коленом на разбитую бутылку. Вынимаю из ноги эту «розочку», кровь хлещет. Мишка посадил меня на сан ки и героически повез на ближайший КПП. За нами тянулся красный след. Увидев солдата, Мишка закричал дурным голосом: «Помогите, братик умирает!» Конечно же, угрозы жизни не было: меня быстро определили в больницу и зашили рану. Но как перепугался за меня брат и как тащил на санках по снегу, помню до сих пор. Он спасал меня постоянно. Вытянул, когда я тонул в реке, закрыл собой, когда резиновая пулька могла выбить мне глаз, много было таких случаев… Мы же вечно травмировались. К примеру, любили встречать родителей, когда они возвращались с работы. И вот как-то слышим – в двери зашуршал ключ. Бежим в прихожую: я впереди, Мишка за мной. Мама входит и видит картину: у младшего сына разбит затылок, у старшего – зуб выбит. Это он в меня на всей скорости врезался. Расскажу о маме: Татьяна Ивановна окончила музыкальное училище в городе Петрозаводске. Между творческой карьерой и замужеством она выбрала второе и везде была рядом с папой, хотя педагоги прочили ей блестящее будущее. Мама много времени посвящала нам: как-то даже устроилась музработником в детский сад, потому что я ка тегорически отказывался туда ходить. Отец, кстати, тоже мог быть музыкантом, но и у него не сложилось, зато мы оба с братом стали – словно воплотили их мечту. Всю жизнь в нашей семье звучала музыка. Мишка стал играть на гитаре первым, вскоре подтянулся и я. Инструмент сначала был один на двоих, играть я учился сам, брат не взял шефство надо мной в этой сфере. У него быстро появился свой коллектив «Король и Шут», а у меня свой – «Кукрыниксы». Кстати, название моей группы мы выбрали с Мишкой вместе, стоя на балконе. Если честно, я никогда не фанател от «Короля и Шута», для меня это была просто группа брата, иногда даже подыгрывал им на гитаре и барабанах. Барабаны стояли у нас дома (бедные соседи!), когда ударник Мишки Саша Щиголев ушел в армию, брат попросил: «Замени!» А я не играл ни разу, пришлось в срочном порядке осваивать барабанную установку. Первые гастроли «Короля и Шута» в столице прошли как раз со мной. Но это я уже забежал вперед… Богатырским здоровьем в детстве я не отличался. Чтобы уделять мне больше времени, но и за Мишкой присматривать, решили временно «командировать» его к бабушке в Бокситогорск Ленинградской области. Когда папа получил перевод в Ленинград, к Мишке уехал и я. Все то время, пока родители разбирались с переводом и квартирными вопросами, мы вдвоем были под присмотром бабушки Нины. За ее воспитание – низкий поклон. Она нас растила теплыми, отзывчивыми, учила любить природу. Мы часто гуляли с ней в лесу, а еще подолгу разговаривали, пытаясь разобраться, что к чему в этой взрослой жизни. Именно в Бокситогорске получили знаменитое прозвище – Горшки. Так нас окрестили соседские ребята. С ними мы играли лишь иногда, а по большей части общались друг с другом. Нам была не очень интересна компания этих простых пацанов. Мы были иными, возможно, в их глазах чудаковатыми. Мишка мог встать посреди улицы, задумчиво чесать ухо и простоять так полчаса, замечтавшись. «Эй, Горшки! – неслось нам вслед. – Вы где?» Учился Мишка плохо. Он мог получить за сочинение четверку за мысли и идеи и кол за правописание. «Четыре-кол» – это была его стандартная оценка, но иногда она опускалась до «два-кол». Учителя на него жаловались – брат, по их мнению, был очень рассеянным. Но при этом житейская хитрость в нем присутствовала в полной мере: он ловко выманивал у меня пирожные. Помню, бабушка даст денег, мы идем в кафетерий. Мишка пирожное слопал, я съел половину, а другую взял с собой. «Ну Леха, ну поделись…» – начинал обработку брат. В общем, я всегда делился – я же младший. У Мишки был живой ум, и соображал, как повернуть ситуацию в свою пользу, он очень быстро. Помню, сражаемся в ванне на самодельных кораблях с пластилиновыми матросами, у каждого – брызгалка, чтоб затопить судно противника. У меня там, как положено, вода. Мишка же налил в свою брызгалку керосина, облил мой флот, а потом кинул в ванну спичку. Потонула эскадра быстро. Видели бы это сражение учителя, считавшие его чуть ли не дурачком! Родителям даже как-то посоветовали отдать брата в спецшколу для слабоумных. Конечно, никто такой глупости не сделал: в чем-то он был не от мира сего, но учился плохо не поэтому. Мишка просто не хотел делать то, что ему неинтересно, на уроках мог сидеть и тихонько рисовать. Следующий этап нашей жизни – когда бате дали квартиру на проспекте Косыгина в Ленинграде и семья наконецто воссоединилась. Мы пошли в новую школу, однако там все повторилось. Нас с Мишкой считали странными и не очень-то понимали учителя. Иногда складывалось впечатление, что мы одни против всего мира и каждый норовит нас обидеть. Если меня в школе хоть как-то терпели, то брата постоянно склоняли на собраниях. Мы перешли в другую школу, № 147, ближе к дому, однако ничего не поменялось. Мишка так же плохо учился, да и я не особо блистал знаниями. Зато в это время уже началась музыка – я занимался на аккордеоне, брат на акустической гитаре. К нам домой ходили преподаватели. Мишка долго и нудно разучивал «Санта Лючию», которую я вскоре возненавидел. Еще бы, слушать ее по сто раз! Потом заниматься садился я, и брат сходил с ума от моей бесконечной мазурки. Такой вот ансамбль под названием «Дурдом». В старших классах Мишка наконецто нашел единомышленников – Сашу Щиголева, Сашу Балунова и Сашу Васильева. С ними создал группу, я тоже не скучал – записался в школьный оркестр. После школы Мишка пошел в ПТУ № 61 – реставрационное училище, где встретил Князя – Андрея Князева. Это был судьбоносный момент в его жизни, ведь успех «КиШ» был в уникальном сочетании стихов и того сказочного мира, который выдумал Князь, с Мишкиной музыкальностью и сценической харизмой. У нас дома стала собираться компания, мама не прогоняла ребят, готовила на всех, а отец тогда часто ездил в командировки. Иногда пили пиво, в настольные игры играли, Балунов с Князем бренчали акустику, я тоже извлекал из гитары какие-то звуки. Когда в срочном порядке освоил ударные, работал уже в двух командах: панковской группе «Вибратор» и «Короле и Шуте». Частенько на концерте они шли друг за другом, поэтому я долго оставался на сцене, когда все уже расслаблялись. Отец держал нас очень жестко, а у Мишки началось становление как личности, как музыканта и как мужчины, и он взбунтовался. Я-то жил дома, а брат постоянно уходил, сильно ругался с батей. То у Сашки Балунова ночевал, то у Андрюхи Князева, а бывало – и по сквотам жил. Слава богу, потом у группы появилась «точка» – им дали реставрационную мастерскую и Мишка оставался спать там. Он считал себя панком и анархистом, искренне верил в теорию Кропоткина, Бакунина читал. Говорил, что анархию неправильно понимают, на самом деле это возможность быть свободным и уважать чужую свободу. То есть ты автоматически никому ничего не можешь навязывать, а люди думают, что анархия – делай что хочешь. Он много чего знал. Смотрел фильмы от начала истории рок-н-ролла. Картину «Беспечный ездок» выучил наизусть, любил «Дорз», считал этих музыкантов классиками. Еще брат изучил всю музыку начиная с пятидесятых годов прошлого века – таким он был любопытным. Первый успех «Короля и Шута» – это концерт в «Ватрушке» в 1995 году. Ту афишу – белую, с большими красными буквами – до сих пор помню. Я был сильно удивлен, что пришло целых триста человек: для начинающей команды шикарно. В том же году мы познакомились с отцом питерского панка Андреем Пановым по прозвищу Свин, который весьма недурно отозвался о творчестве «КиШ». Как и у всех людей, были у брата свои внутренние драконы. Первый – жажда славы, второй – финансовый вопрос, и третий – такой же, как и у меня: желание достичь своего внутреннего олимпа. Те, кто думают, что брат был бессребреником, ошибаются. Часто сидя за родительским столом по праздникам, Мишка хвастался: «Леха, мы заработали столько-то и столькото». Это было его первой фразой – не «Как дела?», а «Мы такую-то кассу взяли…» Я даже слегка обижался. Хотя в то же время он был и безалаберным: мог принести сумку, набитую мятыми и порванными купюрами. Не заботился, как они лежат, что деньги пришли в негодность. Я в тот период звал его Жуком. Когда «КиШ» собрал СК «Юбилейный», с первым драконом брат разобрался, и деньгами Мишка наелся довольно быстро. А гармонию с самим собой он искал до самого финала. К его чести, рухнувшая на группу безумная популярность брата особо не изменила. Он стал немного жестче, но это внешне. Бабушкины установки – любить людей, стараться понять, не обижать их – остались с нами на всю жизнь. Возможно, мы и музыкой занялись потому, что в жизни был «бабушкин» период, а воспитывай нас только отец – стали бы военными. Бабушка застала начало успеха Мишки, сейчас ее уже нет с нами. Баба Нина воспитала в нас и семейность. Я женился довольно рано, Мишка тоже не был один. Его первую супругу звали Анфисой, девушка была фанаткой группы, но долго их брак не продлился. Не знаю, кто кого подхлестывал, но они вместе употребляли алкоголь и кое-что покрепче. Часто сидели без денег, скандалили и в итоге разъехались. Думаю, ее лепта есть в том, что брат не остановился. Первые эксперименты с разными веществами Мишка начал еще на Миллионной улице, где была их мастерская. Приходим как-то туда с Князем – брат сидит в коробке, ноги наверх закинуты. Это было уже не алкогольное опьянение, мы сразу поняли. Потом начался настоящий ад. Мама как-то нашла инсулиновый шприц у брата в кармане, это было шоком для родителей. Конечно же, его убедили лечиться. Но как у всех зависимых, светлые периоды сменялись срывами. Мишка пережил семь клинических смертей. Мы с братом тогда немного отдалились. Я вещества не употреблял и не понимал его, да и музыка мне нравилась другая. Стали реже видеться: он на своих гастролях, я на своих. Встречались лишь на фестивалях, где играли вместе. Я думаю, что его пристрастия оказали влияние и на наши отношения. Употребление разных веществ сильно меняет психику человека и разрушает привязанности. Мы не ссорились, нет, и формально все было вроде бы так же. Но детская романтика братства куда-то ушла. …Вторую жену брата, Ольгу, я очень уважаю. Благодаря ей Мишка выкарабкивался со дна, на которое уходил из-за алкоголя и препаратов. У них была настоящая любовь, и это помогало Мишке жить. Он сам говорил: «Жена вытащила меня из ада». Познакомились они случайно, в 2002 году. Ольга сидела в кафе, увидела Мишку и попросила автограф для младшего брата. Разговорились и… словно приклеились друг к другу. В 2005 году поженились, а в 2009-м у них родилась дочка Александра. Мишка тогда очень повзрослел. То, что он перестал скитаться и у него появился дом, брата изменило. Но все равно характер до конца не переделать. Такие уж мы люди – музыканты, чудаковатые личности, которые мочат жизнь и близких людей. К веществам брат все же вернулся. Думаю, Мишка в какой-то момент вырос из «Короля и Шута», поэтому и сделал мюзикл TODD. Брату больше нравился театр, он стал потихоньку отдаляться от Князя. «Да ну их, эти сказки, лучше взять серьезного автора и делать чтото масштабное», – говорил Мишка. Первую скрипку в расставании сыграл брат: у Андрея появился своей проект «КняZz», у Мишки был «КиШ», мюзикл и новые планы. TODD – это целая история, которую мы с Мишкой сочиняли вместе. Началось все с композиции «Мой Бог», я написал ее без слов. «Круто, на нее текст ложится», – обрадовался Мишка. Потом была моя песня «Добрые люди», потом «Счастье». Так, собственно, все и пошло. Брату прислали либ ретто, он предло жил: «Давай и дальше работать вместе, я один не справлюсь». Начал с первых строк повествования, а я с конца, чтобы не пересекаться. Мы снова сблизились, стали чаще видеться. Я появлялся у него и на студии звукозаписи, где Мишка делал «демки». Жаль, те не сохранились, они мне нравились даже больше, чем окончательный вариант. Мишка жил и работал на износ, он по-другому и не умел. Перенапряжение сказывалось на настроении и самочувствии. TODD его вымотал, зато имел большой успех. Театральная премьера состоялась осенью 2012 года. Работал брат преимущественно в Москве, а Ольга с детьми осталась в Петербурге. Приходилось жить между двумя городами, что прибавляло сложностей. Жена навещала Мишку в столице, на репетициях сидела, радовалась, что у него горят глаза. Но в какой-то момент бешеных нагрузок брат не выдержал и снова сорвался. До финального этапа своей долгой реабилитационной программы он не дотянул всего лишь два месяца. Чистым должен был пробыть до сентября, а умер в июле. У меня было предчувствие, что Мишка может уйти. Помню, как незадолго до смерти я не узнал своего дедушку Ивана Кузьмича – до того изменилось его лицо. Так вот, во время последней нашей встречи я смотрел в лицо брата и тоже не узнавал его. Мы встретились у родителей, и я вдруг впервые увидел, что он весь седой и очень уставший. Мишка был в каком-то радостном возбуждении. Я тогда с алкоголем завязал, приехал на машине. «Как круто, что ты не бухаешь!» – хвалил меня Мишка, а у батареи стояли пуст ые бутылки. Что брата не стало, мне сообщил Сашка Леонтьев, Ренегат. Мы с женой ходили по магазинам, вдруг звонок. Я не поверил, сказал: – Проверьте еще раз, вызывайте скорую! – Да поздно уже, врач был, констатировал смерть. Мишка умер в загородном доме, который снимал. Остановилось сердце, организм просто не выдержал такой нагрузки. Мы поехали к отцу на дачу сообщить, встретили на вокзале маму, она уже все знала. Для отца Мишкина гибель стала страшным ударом. Прощание с братом было в «Юбилейном». Море народа, мы сидели на стульях у гроба. В крематорий поехали уже только самые близкие. Похоронили его на Богословском кладбище, недалеко от Виктора Цоя. В тот день во мне появилась какая-то отстраненность, будто я не понимаю, что происходит. Или будто все происходит в кино – не со мной. Наверное, это такая защита, она и сейчас срабатывает. Для меня Мишка не умер – просто уехал на гастроли. Настанет время, и я присоединюсь к нему в туре. А папа сразу «поехал» за ним: он прожил после похорон всего сорок один день.
