Разбитая Сфера
Шрифт:
— Не могли бы вы пояснить свою мысль?
— Вспомните первые харонские сообщения, перехваченные в Солнечной системе, — рассеянно ответила Жанна, не отрываясь от экрана. Она увидела, что Грубер почему-то уже отбросила некоторые любопытные сигналы, характеризуя их как «естественные» или «стационарные». Откуда, интересно, такая уверенность?
Соколов вежливо вывел ее из задумчивости, спросив:
— Мисс Колетт, почему вы вспомнили первые сообщения харонцев?
— Что, простите? Ах да. Первый сигнал был перехвачен на частоте 21 см, а ответ шел на частоте 42 см. А это уже как
— Э-э, не забывайте, что, помимо всего прочего, харонцы общаются при помощи направленного гравитационного излучения, — добавил Уолли. — Правда, с тех пор, как Земля оказалась в Мультисистеме, детекторы молчат.
— Как же, как же, помню. — Бернхардт не мог смотреть на Уолли без улыбки. — Их молчание ни о чем не говорит. Чувствительность детекторов зависит от подаваемого напряжения, а энергию нам, к сожалению, приходится экономить. Быть может, стоит вернуться к гравитационным детекторам старого образца?
— Как это? — удивился Уолли.
— Очень просто. Они способны регистрировать высокочастотные возмущения и провести локацию источника. Точность локации, впрочем, нас вряд ли удовлетворит…
— Я вообще-то не уверена, — сказала Жанна, продолжая о чем-то размышлять, — не думаю, что харонцы часто используют для связи высокочастотное гравитационное излучение. Для этой цели гораздо удобнее радиоволны.
— Вот тут-то нас и поджидают трудности, — сказал Соколов. — Сотрудники Грубер скрупулезно изучили весь радиодиапазон. «Затерянный мир» действительно очень сильно излучает, выделить на фоне шума что-нибудь экстраординарное не удалось. Грубер считает, что радиоизлучение — результат обыкновенного взаимодействия магнитных полей «Затерянного мира» и поверхности Сферы. Короче, команда Грубер отбросила все эти радиошумы, классифицировав их как естественные и как радиомусор класса МВМВ.
«Господи, какая древняя аббревиатура!» — подумала Жанна. «Мусор на Входе — Мусор на Выходе». Смысл ее состоял в том, что поступающая на вход электронного устройства маловразумительная информация останется такой же маловразумительной на выходе. Со временем смысл сокращения изменился. Термином «МВМВ» стали называть любой космический фон.
Итак, зарегистрировано то, что всегда определялось, как мусор. Но… Пальцы Жанны быстро забегали по клавиатуре компьютера. Все вопросительно уставились на юную леди.
Первым не выдержал Соколов.
— Мисс Колетт?
— Э-э, одну секунду, сэр. — Ее взгляд лихорадочно рыскал по экрану, Жанна еще не совсем представляла, что именно хотела увидеть.
И тут ее осенило.
— Кажется, у меня есть идея, — сообщила она. — Имеется источник бессмысленных сигналов, так? А сколько за эти пять лет было зафиксировано шумов, источник которых неизвестен?
— Да сколько угодно! — воскликнул Бернхардт.
— Вот именно, — удовлетворенно сказала Жанна. — Я работала по программе ОРИ, и мы постоянно сталкивались с такими сигналами, называя их то электромагнитными аномалиями, то случайными возмущениями, то еще как-нибудь, — о них упоминал доктор Соколов. Ну а найдя подходящее название, мы с легкой совестью отбрасывали их, решив, что вполне понимаем их природу.
— Так вы полагаете, что сотрудники Грубер вместе с водой выплеснули ребенка? — спросил Бернхардт.
Жанна отрицательно покачала головой:
— Нет, не сотрудники, а компьютеры. Обработка первоначальной информации автоматизирована. Если компьютер считает, что некая величина по своим характеристикам относится к шуму, от отбрасывает ее. Люди же работают над тем, что предлагает им компьютер.
— Вот оно что, — протянул Бернхардт.
— Мы вроде пьяницы, который хотел отыскать свой ключ от дома, — сказала Жанна.
— Что это значит? — брови Бернхардта поползли вверх.
Соколов закашлялся.
— Мисс использовала образ из моих лекций. Пьяница, потерявший на улице ключи, ищет их не там, где потерял, а там, где светлее, под уличными фонарями.
— Так. Значит, вы предполагаете, что «Затерянный мир» передает свои инструкции на частотах, отбрасываемых компьютером на стадии первоначальной обработки? — Бернхардту хотелось абсолютной ясности.
Жанна кивнула.
— Это только гипотеза, — сказала она. — Кроме того, мы не знаем характера этих сигналов…
— Совершенно верно, — поддержал ее Соколов. — Хотя в качестве образца имеются сообщения, перехваченные в Солнечной системе, но вовсе не доказано, что язык «Затерянного мира» исчерпывается ими. Тут большой простор для фантазии. А что, если, например, частота харонского сигнала столь велика, или, наоборот, мала, что наши детекторы попросту не в состоянии его уловить?
— Слишком велика — это я могу понять, — сказал Бернхардт. — Но слишком мала?
— Представьте себе азбуку Морзе, в которой длительность точки равна двум неделям, а тире — месяцу.
— М-да… — Бернхардт задумался. — Вы хотите сказать, мисс Колетт, что нам придется искать иголку в стоге сена? Или вы уже что-нибудь придумали?
— Кое-что, — улыбнулась Жанна. — Существуют заведомо естественные источники излучения, сигналы которых можно отнести к МВМВ. Если мы возьмем их…
— …и сравним с накопленными нами данными, — подхватил Уолли, — то сможем выделить составляющую искусственного происхождения, излучаемую именно с «Затерянным миром».
— Верно, — подтвердила Жанна. Она вскочила с места и принялась мерить шагами комнату. — Уже пять лет мы непрерывно наблюдаем за Сферой… — Она внезапно остановилась и повернулась лицом к Соколову. — Ведь вся информация сохраняется?
— Мы никогда не уничтожаем ничего из полученных данных, — бодро ответил он. — Уолли, сколько времени займет поиск необходимого материала?
— Немного. Насколько я понял, нас интересует излучение «Затерянного мира» и кольцевых ускорителей. Значит, так. Проводим отбор по координатам… — Уолли осекся на полуслове.
Глаза Бернхардта метали молнии — одна из них попала в Уолли.
— Хватит повторять очевидные истины, — сказал он с раздражением. — Не это я хочу от вас услышать.