Разбитое сердце
Шрифт:
— Мой акцент! — возмутилась я. — Слышали бы вы себя самого!
В глазах Питера вспыхнула искорка.
— Что было раньше, — вопросил он, — яйцо или курица?
Однако я не позволила вовлечь себя в спор.
— Всем известно, что англичане говорят с акцентом, — с уверенностью проговорила я, — так что обсуждать этот вопрос бесполезно.
— Говоря «всем», вы, вероятно, имеете в виду канадских и американских сыновей и дочерей Англии, покинувших родину? Я не ошибся? Что ж, буду теперь знать!
Я, разумеется, понимала, что
Одетая в униформу пожилая женщина передала нам автолавку, предложила расписаться в нескольких разных бумагах и сказала Питеру, что в конторе его ждет особый пакет. В пакете оказалась наша спецодежда. Удивительно, но комбинезон оказался мне к лицу, а вот Питер в новом образе потерял существенную долю присущего ему достоинства и важности.
Мы запаслись бензином, согласно рекомендации проверили товар в кузове, после чего отъехали. Питер, как я и ожидала, ехал уверенно, однако не без осторожности.
Странно, насколько характер человека проявляется в том, как он ведет машину. Тим, например, всегда устремлялся вперед, как мы с ним говорили «на миллионе миль в час», лихо срезал углы, а уж на прямых участках дороги, где не было дорожных полицейских, не ограничивал себя в скорости.
А Питер продвигался вперед неспешно, и, хотя я понимала, что тяжелому фургону такая скорость больше подходит, этот темп скоро начал раздражать меня. Я спешила скорее попасть на место, однако Питер никак не реагировал на мои попытки поторопить его.
— У меня была старая няня, — сказал он, — которая говаривала: «лучше опоздать на тридцать минут в этой временной жизни, чем оказаться в вечности на тридцать лет раньше срока». Мудрая была женщина, и чем старше я становлюсь, тем более обнаруживаю в себе согласия с этой и другими ее максимами.
— А у нас в Канаде у детей нянь, как правило, не бывает, их воспитывают собственные родители, — перешла я в нападение.
— Подозреваю, что именно потому они настолько избалованы.
— Мы совсем не избалованы, — возразила я. И задумалась: а ведь он прав. Должно быть, меня баловали всю жизнь. Я всегда получала то, что хотела; папа и мама ни в чем не отказывали мне. И то, что я не сумела заполучить Тима, стало, должно быть, первым неосуществленным желанием в моей жизни.
— А разве так уж плохо быть избалованной? — спросила я.
— Я и сам часто задавал себе этот вопрос, — произнес Питер. — Быть может, ответ содержится здесь… и здесь.
Он показал мне на два разрушенных дома, на руины, мрачно указующие в небо.
— Вы хотите сказать, что избалованный человек не сможет пережить вот это? — спросила я.
— Именно, — подтвердил Питер. — A простые люди ведут себя гораздо мужественнее — и это не газетная болтовня. Однажды вечером во время налета я оказался в Ист-энде и скажу, что я нигде не видел такой отваги, такого мужества, такого желания выстоять вопреки всему.
— Вот уж не сказала бы, что, глядя на эти дома, можно предположить нечто подобное.
— При всем своем неказистом виде они были для кого-то домом.
Его благородный ответ заставил меня устыдиться. И я подумала о том, как много значит для каждого человека дом — любовно спланированный, продуманный до последней мелочи, да хотя бы просто купленный на свои кровные деньги.
Увидеть свой дом обращенным в груду щебенки и битого кирпича, должно быть, так же больно, как если бы рухнули все надежды и вас ожидало бы будущее, полное лишь горьких воспоминаний. На мгновение горло мое перехватило, и очертания дороги впереди как бы расплылись.
— Приехали, — вдруг сказал Питер.
Мне пришлось прокашляться и проморгаться, прежде чем я сумела разглядеть, куда он показывает; внизу, в долине, дорога огибала холм, возле которого я увидела крыши и навесы какого-то кочевого на вид городка.
Мы отъехали от Глазго на несколько миль, не более, но городской пейзаж остался далеко позади, нас окружали невысокие пологие холмы и долины, где сосны сменялись вересковыми пустошами, разделенными каменными изгородями.
— Нас пустят на завод? — спросила я.
— Господи, ну конечно же нет! — воскликнул Питер. — Предприятие это секретное, мы остановимся у ворот. Я уже навел справки и узнал, что киоск женской добровольческой службы приезжает сюда два раза в неделю. Сегодня их не будет, поэтому мы не столкнемся с конкурентами.
Мы подъехали к закрытым воротам, возле которых стоял часовой. Питер удобно поставил машину и помог мне опустить борт и устроить нечто вроде прилавка. Мы едва успели приготовить все необходимое к двенадцати часам — времени обеденного перерыва, когда из ворот повалила толпа мужчин. Многие шли пешком, некоторые ехали на велосипедах.
И хотя вдоль дороги разместилось несколько кафе, а некоторые из рабочих жили поблизости и обедали дома, работы у нас оказалось хоть отбавляй.
Люди толпились у прилавка, спрашивали чай, сигареты и шоколад, пирожки с мясом и булочки улетали как на крыльях.
И только когда поток покупателей схлынул, я поняла, что мы не получили даже мимолетной возможности с кем-то заговорить; единственное, на что я оказалась способна, так это понять, что просят эти мужчины со своим странным акцентом.
Когда возле прилавка уже никого не осталось, я сказала Питеру о том, что мы ни на йоту не приблизились к осуществлению нашего плана. Он недоуменно уставился на меня.
— Боже милостивый, Мела, неужели вы рассчитывали на скорые результаты? Мы здесь — новые люди, с такими откровенничать никто не будет. Вот когда они немного привыкнут к нам, когда будут останавливаться, чтобы поболтать или скоротать время, тогда только мы получим шанс.
— Но на это могут уйти недели или даже месяцы! — простонала я.