Разбойник и Мишка (рассказы)
Шрифт:
Через несколько минут, сидя в блиндаже, я услышал надрывный звук пикирующего самолёта, а потом - пулемётную очередь.
Вскоре в блиндаж вбежал Миша. Показывая на дверь, закричал:
– Скорей! Скорей! Сокол...
– Что случилось?
– Сокол пропал...
– Как - пропал? Убили?
– Нет! Утонул...
– Где утонул?
Я знал, что в том ручейке, где мы поили лошадей, было воробью по колено.
– В болоте!
– воскликнул Миша.
Схватив моток кожаного "повала", которым мы связывали лошадей во время сложных операций,
– За мной, товарищи! С лопатами! Конь утонул в болоте!..
Во весь дух мы побежали к месту происшествия.
Оказывается, когда Владимиров ехал на водопой, на него пикировал "мессершмитт" и дал очередь из пулемёта. Сокол испугался и шарахнулся в сторону. Миша упал с коня. Сокол помчался по полю и ввалился в болото.
Конь увяз в трясине по самое брюхо. Голову тянет вверх, глаза вытаращенные, глухо стонет.
Сунулись мы к нему - ноги вязнут, опасно. Остановились, замешкались. Что делать? И вдруг Миша закричал, показывая рукой в сторону железнодорожного полотна:
– Щиты! Щиты!..
Около железнодорожного полотна стояли деревянные щиты, сложенные шалашиками. Бойцы бросились к щитам и быстро сделали настил по болоту.
По этому настилу мы добрались до Сокола и настелили щиты вокруг него. Стоим. Хорошо держат. Не тонем, только немного вода просачивается.
Начали откапывать коня лопатами - ещё больше засасывает.
– Отставить!
– приказал я.
– Давайте "повал".
Просунули конец ремня под брюхо коня, схватились за концы "повала", а кто за гриву и хвост - и потянули под команду: "Эх, взяли! Ещё раз взяли!" Трудно подаётся. Тяжёл, да и тина крепко держит. Только мы начали тянуть, вдруг слышим крик нашего наблюдателя:
– Воздух!
Прилипли мы к щитам и притихли. Слышим, где-то недалеко со звенящим свистом самолёт летит. Через некоторое время наблюдатель крикнул:
– Отбой!
Вскочили мы и опять стали тянуть.
Около коня щиты положили в два слоя - так-то надёжнее - и на них вытащили Сокола. Связали ему ноги и в таком лежачем положении вместе со щитами, на которых он лежал, потянули. Кое-как выволокли на твёрдый грунт. Развязали. Вскочил Сокол на ноги, дрожит. Весь в грязи, да и мы изрядно извозились. Смотрю, на задней ноге у него кровь.
Обмылись мы в ручейке и коня вымыли. На бедре у него увидели неглубокую рану.
– Да, Миша, - сказал я, - легко вы с Соколом отделались. Могло быть хуже...
Рану мы зашили и закрыли повязкой. Поставили коня в убежище.
– Пусть недельку постоит, - сказал я.
– Ранка подживёт и сам успокоится. А то, видать, он сильно перепугался...
Прошло дней десять. Заседлали Сокола, и поехал я на нём в подразделение полка. Дорога пролегала через тот ручей, в котором поили лошадей. У ручейка Сокол вдруг остановился, наклонил голову и, испуганно глядя на воду, заревел каким-то медвежьим, утробным голосом: "У-ур-р-ры-ы..." Никогда я не слышал у лошадей такого рыка.
Сделал я посыл ногами - конь ни с места. Рассердился и ударил Сокола
Пришлось слезть с седла и повести коня в поводу. Перешагнул я ручеёк и тяну его за повод.
– Ну-ну, вперёд, Сокол! Вперёд!
Сокол сначала упирался, а потом ка-ак скакнёт через ручей! Перемахнул - копыт не замочил. Дрожит и на ручеёк оглядывается.
Сел я на Сокола и поехал дальше. Еду и думаю: "Вот ещё не было печали, так в болоте черти накачали. Никогда не боялся воды, а тут - на тебе. На фронте такая лошадь и погубить может..."
Но странное дело: после этого случая, где бы я ни оставлял Сокола без привязи, он шагу не ступит. Даже если невдалеке снаряды рвутся - стоит как вкопанный на месте, только изредка вздрагивает и ушами прядёт. Чтобы уберечь от осколков, я приучил его ложиться на бок. Лежит и временами стонет, но не вскакивает. Может быть, потому никуда не убегал, что боялся опять погрязнуть где-нибудь в болоте?.. Воды испугался - зато огонь стал легче переносить. Вот какие чудеса в жизни бывают!
АККУРАТНЫЙ ПОЧТАЛЬОН
Солдаты передовой роты уже несколько дней не получали писем. Трудно было доставить. А без писем на фронте тяжко.
Комбат майор Терехов вызвал к себе в блиндаж связиста-вожатого и сказал:
– Товарищ Первушкин, не сможет ли ваша Альфа доставлять газеты и письма в первую роту? Уже двух письмоносцев убило...
– Не знаю как...
– замялся связист.
– Попробую. С грузом-то через реку тяжеловато будет.
Стояла дождливая, грязная осень.
В такое время особенно трудно было воевать: земля раскисла, люди промокали до нитки, а ночи стояли длинные и тёмные-тёмные.
Первая рота форсировала реку и закрепилась на том берегу: вырыли окопы, залегли. Противник пытался столкнуть роту в реку, но все его атаки захлёбывались.
Телефонная линия часто рвалась от огня противника, и связь поддерживали по радио и с помощью служебной собаки.
Альфа была похожа на волка: здоровенная, тёмно-серая. Работала на связи при двух вожатых. Один вожатый, Коробков, находился на том берегу, в окопах, а другой, Первушкин, - на этом берегу, при штабе батальона. Первушкин был строг к Альфе и ласкал её редко, а Коробков помягче характером, голос у него ласковый, и за хорошую службу он часто поощрял собаку. Первушкина Альфа побаивалась, а Коробкова любила, но к обоим привыкла и обоих слушалась.
Письменное приказание Первушкин клал в маленький портдепешник, привязывал его к ошейнику и говорил строго: "Альфа! Пост!" Альфа устремлялась через кусты к реке, переплывала её наискосок (течение сносило) и бежала в окопы к вожатому Коробкову. Только Коробков, второй хозяин Альфы, мог снять портдепешник. Никому другому собака не давалась. Альфа отдыхала в окопах. Коробков её подкармливал, а потом она обратно переплывала реку, неся в портдепешнике донесение от командира роты.
А теперь комбат дал новое задание. Сможет ли Альфа с грузом переплыть реку? Уж очень течение быстрое.