Разбойник Кадрус
Шрифт:
— Представьте себе, генерал, император послал к этому негодяю некое знатное лицо вручить ему письмо с обязательством. В этом письме его величество обещал исполнить любую милость, о которой будет просить кавалер де Каза-Веккиа, в котором он тогда не подозревал разбойника. Император полагал, что Кадрус потребует жизни.
Все слушали. Даже императрица с большим интересом следила за этим разговором. Герцогиня ожидала какого-нибудь удара. Фуше продолжал:
— Посланец принес письмо и…
— Ваша светлость заставляете нас томиться
— Это оттого, что поведение Кадруса действительно великолепно. Он написал внизу письма просьбу. Угадайте какую?
— Быть расстрелянным вместо того, чтобы умереть на гильотине, — пошутил Савари.
— Нет, — возразил Фуше, — он просто просил его величество принять в орден викентианок его жену.
Герцогиня де Бланжини встала и простилась с императрицей, которая сказала ей несколько ласковых слов. Через десять минут она явилась к императору, который не принял ее. Она попросила Константена.
— Друг мой, — сказала она ему, — скажите его величеству, что я хочу его видеть. Пусть он выслушает меня.
Император согласился, но принял молодую женщину холодно, сказав:
— Герцогиня, все бесполезно. Умолять меня напрасно. Даю вам десять минут на стоны, слезы, мольбы, но через десять минут я прошу вас оставить меня одного.
Герцогиня поняла, что поколебать волю императора невозможно, поэтому решила прибегнуть к хитрости, чтобы добиться столь желаемого помилования.
— Государь, — начала она, — вы ошибаетесь. Я пришла не просить за этого молодого человека, а просто проститься с вами. Я ухожу в монастырь.
Император принял равнодушный вид.
— А можно спросить, в какой монастырь вы уходите?
— Ордена викентианок.
— О! Ордену повезло. В него уходит герцогиня императорской крови и еще одна женщина хорошей фамилии, неудачно вышедшая замуж, но имеющая тридцать миллионов. Какой почет и доход!
— Вы шутите, сир, а мне так грустно, что от ваших улыбок делается дурно.
Император несколько смягчился.
— Моя милая Полина, — сказал он, — подумала ли ты, что станешь некрасивой? Ведь тебе придется обрезать волосы.
— Я решилась на это.
Наполеон не верил. Он знал, как женщины дорожат этим естественным украшением, дарованным им самой природой. Герцогиня поняла, что Наполеон не поверит, пока своими глазами не увидит, что она способна на эту жертву. Она схватила со стола ножницы и быстро отрезала одну из своих кос.
Император встал.
— Ты с ума сошла, Полина!
— Я просто решилась, государь.
Она хотела отрезать другую косу.
— Подожди! — сказал Наполеон.
— Слишком поздно, государь.
— Подожди. Парикмахер искусно скроет эту потерю. О, женщины, надо им уступить. Давай условимся.
— Говорите, сир.
— Должен тебе сказать, что в эту минуту Кадруса в Венсенне судит военный суд и, как только огласят утвержденный мной приговор, его расстреляют.
— Великий Боже!
— Я пошлю ему помилование, но с одним условием.
— Говорите скорее, государь.
— Если мой ординарец приедет слишком поздно, ты все-таки не уйдешь в монастырь. Ты клянешься?
— Клянусь! Поспешите, государь.
Император позвонил и приказал явившемуся ординарцу:
— Велите оседлать лошадь и отвезите в Венсенн приказ, который я вам пришлю. Скачите во весь опор.
Офицер вышел. Император начал писать и показал свой приказ принцессе.
— Читай, — сказал он, — и позови Константена.
Она прочла и позвала. Но император быстро написал другой приказ: «Полковник Дюпре должен опоздать».
Он спрятал эту записку в левой руке. Вошел Константен.
— Возьми, — сказал император, отдавая ему оба приказа с красноречивым пожатием руки, — и отнеси дежурному ординарцу.
Император догадывался, что принцесса Полина захочет сама пойти с Константеном и увидеть, как уедет ординарец. Он не препятствовал ей и думал, что обманул герцогиню. Она действительно ничего не подозревала.
Глава LX
КАДРУС ЕЩЕ НЕ УМИРАЕТ
Наполеон предвидел, что принцесса придет его упрашивать, и потому назначил военный суд, чтобы приговор был сразу приведен в исполнение.
Пока судьи решали, пятнадцать человек с оружием в руках ждали, когда им скомандуют изрешетить Кадруса.
Заседание суда было публичным. В зале находилось человек двести, а на улице тысяч десять.
В полночь собрался трибунал, в пять минут первого ввели Кадруса. Он был в своем меховом плаще, в черной шляпе, с маской в руке. Председатель торжественно задал первый вопрос. Кадрус гордо ответил:
— Я Кадрус. Мне тридцать лет. Ремесло мое — грабить на больших дорогах и в домах тех, кого я нахожу слишком богатыми и большими грабителями, чем я сам. Жилище мое было в Франшарском ущелье. Там у скал я положил тысячи людей, посланных схватить меня, в жизни своей я убил тысяч пять. У меня в шайке никогда не было больше трехсот человек.
Председатель хотел остановить его.
— Позвольте, полковник, — возразил Кадрус, — рано или поздно я это скажу, так что лучше сейчас.
Он продолжал:
— Я всегда нападал только на гнусных плутов, разжиревших от крови и пота бедняков, я убивал только негодяев или врагов, которые вынуждали меня защищаться. Больше всего сожалею я о том, что мне пришлось убить столько неустрашимых и храбрых солдат. Я был повелителем больших дорог, составлявших мою империю. Мое право было правом сильного — единственное право, посадившее Наполеона на французский престол. Он украл свою корону, а я украл свою. Следовательно, мы равны. С тремя сотнями я сделал больше, чем он с миллионом солдат. Теперь судите и казните Кадруса. Тело погибнет, а слава останется.