Раздумья
Шрифт:
А сегодня мы наблюдаем бурный рост интереса к древнерусской литературе и искусству. В том же ленинградском Дворце молодежи предо мной был полный зал! В чем причина этого интереса? Такой вопрос задают мне нередко, да я и сам задаю его себе. И отвечаю: это явление не случайное, знаменательное, тем более что наблюдается оно не только у нас. Оно отражает естественное стремление человека к устойчивости, стабильности своего существования на земле… В Америке молодые ребята поют старинные «переселенческие» песни. Жители Австралии вспоминают имена своих ирландских и шотландских предков. И вообще генеалогические изыскания перестали быть привилегией аристократов. Своими предками и пращурами стали интересоваться люди самого широкого круга. Мне рассказывали, что одна семья в Сибири восстановила имена своих предков до восьмого колена. Кто же были эти люди? Крестьяне и рабочие, простые русские люди. Но разве
Как мы видим, возрос интерес не только к Древней Руси и ее литературе. Возрос интерес к отечественной истории вообще, к художественным произведениям, воскрешающим различные ее этапы. И у нас есть в этой области несомненные удачи.
Где вообще граница между историей и современностью? «Блокадная книга» Д. Гранина и А. Адамовича — разве это не историческая книга-документ? Казалось бы, есть уже немало у нас хороших документальных книг о блокаде, но, думается, еще никому не удавалось с такой силой на строго документальном материале передать самый дух осажденного города, дух страдания и подвига! Но ведь эта страница истории была для нас когда-то живой современностью! Разве можно забыть, например, как сотрудники Пушкинского Дома спасали от всевозможной гибели культурные богатства, накопленные за многие десятилетия, отправляли рукописи Пушкина на хранение в Новосибирск, другую часть рукописного фонда — в Казань? Или как пригласили нас с археологом М. А. Тихановой в Смольный, в отдел науки обкома партии, и поручили нам написать книгу «Оборона древнерусских городов»? Было это в марте 1942 года, боевой опыт предков стал неожиданно актуальным, ибо лишь в глубоком прошлом оказалось возможным найти аналогию тому испытанию, которое обрушилось на нашу землю: ни в 1812 году, ни в первую мировую войну все-таки не было ничего сравнимого, не стоял с такой остротой вопрос: «Быть или не быть?» Книга была написана и напечатана в кратчайшие сроки, уже осенью того же года ее раздавали бойцам в окопах…
Есть такая опасность во всеобщей увлеченности историей: уход в частности, в колоритный антураж — в ущерб главному. Вот мы пишем и читаем очень много о Пушкине и его времени, о его окружении, потомках. Но не стали ли мы при этом меньше читать… самого Пушкина? Я прочел как-то в аудитории, известные строки про птичку божию, которая не знает ни заботы, ни труда, спросил: чьи? Воцарилась тишина, потом кто-то робко произнес: «Плещеев?!» А ведь это песня из поэмы «Цыганы»! Это на читательском уровне. А на уровне научном — как не вспомнить о том, что у нас до сих пор нет полного академического издания Пушкина? Ведь имеющееся издание было выпущено в свое время без комментариев, хотя они и были подготовлены. Нет у нас и пушкинской энциклопедии. Так что перед Пушкиным мы в долгу — пора этот долг оплачивать!
Появление (и определенный даже успех) произведений спекулятивных, написанных якобы на историческом материале со ставкой на сенсационность — явление по-своему тоже показательное: интерес к истории захватывает широкие круги читателей разной степени подготовленности. Не буду в данном случае называть авторов — важно другое, радующее: в последнее время заметно растет интерес к литературе подлинной, например, к сборникам «Памятники литературы Древней Руси», выпускаемым издательством «Художественная литература», к «Слову о полку Игореве» и его переводам.
Проблемы этики, нравственности в науке, норм поведения в научном коллективе очень важны и заслуживают специального разговора. Пока скажу одно: у себя в секторе древнерусской литературы Института русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский Дом) мы стремимся поддерживать атмосферу делового товарищества, творческого соревнования. Ту самую, при которой спор — явление нормальное. Именно эта атмосфера позволяет успешно работать вместе ученым со столь яркими индивидуальностями, как доктора филологических наук О. В. Творогов, написавший поразительную книгу о русских хронографах, А. М. Панченко, открывший целую школу стихотворцев XVII века, Л. А. Дмитриев — автор книги о первом издании «Слова о полку Игореве», ведущий интереснейшую работу над текстами житийной литературы. Ученый убедительно доказал, сколь сильное влияние фольклора испытал на себе этот «церковный» жанр, сколь глубоко впитал он народные этические и эстетические представления. Доктор филологических наук Р. П. Дмитриева выпустила замечательную книгу о древнерусской «Повести о Петре и Февронии», причем основательно «поправила» меня на ее страницах: я считал, что эта известная повесть относится к началу пятнадцатого века, а она решила, что это шестнадцатый, и даже установила имя автора — Ермолай Эразм.
Нет, не отвлеченную материю, представляющую сегодня лишь исторический интерес, являет собой
А если обратиться непосредственно к произведениям древнерусской литературы, мы обнаружим в ней такие черты, как глубокая эмоциональная и интеллектуальная насыщенность, истовая убежденность, стремление в сжатой форме ответить на коренные вопросы бытия, утвердить добро и справедливость. Эти черты перешли потом в творчество великих русских писателей XIX века — Толстого и Достоевского, они продолжаются и в советской литературе, вплоть до наших дней. Не буду называть отдельные имена: дело не в них, а в общей тенденции. Или, вернее, традиции. Так можно ли говорить о каком-то «интеллектуальном молчании», в атмосфере которого будто бы жили наши предки?
Есть и другая крайность — восприятие Древней Руси и ее культуры в идиллическом, приукрашенном свете. Восходящая, в конечном счете, к талантливым — не спорю! — стилизациям А. К. Толстого, эта традиция находит приверженцев и сегодня. Именно поэтому меня в свое время, как и еще ранее Н. Н. Асеева, порадовали стихи поэта Виктора Сосноры, который в своем обращении к миру Древней Руси разрушил привычные красивости, эти либерально-дворянские представления о социальном мире, якобы царившем в ту далекую эпоху. Поэт стремился увидеть Русь в живой плоти — страдающей или радующейся, борющейся, материально конкретной, часто грубой, чувственной, но неизменно жизнелюбивой. При этом общие представления о Киевской Руси в стихах Сосноры поразительно совпадают с тем, что дает нам в своей книге «Люди и нравы Древней Руси» советский историк Б. А. Романов. Это совпадение представлений поэта и историка не случайно. Оно обусловлено тем, что оба они — наши современники: советский поэт и советский историк. Материалистическое мировоззрение, исторический опыт позволили им одинаково истолковать Киевскую Русь, понять ее заботы.
Познать историческую истину, освободить ее от всякого рода легенд — как «черных», так и «розовых» — в этом я вижу важнейшую задачу, решаемую вместе с товарищами по работе, из которых многих я мог бы назвать своими учениками. Как, впрочем, и учителями, ибо все мы учимся друг у друга.
А кого я мог бы назвать своими учителями непосредственно? Здесь пришлось бы привести много имен. И не только университетских профессоров — таких, как В. М. Жирмунский, В. К. Мюллер, Д. И. Абрамович, В. Ф. Шишмарев, В. Е. Евгеньев-Максимов… Но и, скажем, школьный учитель словесности Леонид Владимирович Георг, которому я в наибольшей степени обязан выбором своей профессии. А рядом с ним, как это, может быть, ни удивительно — преподаватель гимнастики (как тогда говорили), который учил нас еще в гимназии Мая. Он играл с нами в игры, исподволь воспитывая умение общаться, жить в коллективе.
Меня спрашивают иногда: как я отношусь к исчезновению традиционных русских игр — таких, как лапта, бабки, рюхи? Но беда в том, что исчезают не только русские игры — исчезают игры вообще. Их заменяют танцы или то, что называется танцами. Между тем игра важна: она воспитывает социальность, умение держаться вместе. По вечерам в семье лучше иногда цифровое лото, чем монополия телевизора. В лото играли и взрослые, и дети. Так же, как и в крокет. На Севере долгими зимними вечерами вся семья пела. Это вроде бы о другом. Но хоровое пение — это не только эстетика. Оно нравственно объединяет семью. Вообще Русский Север всегда был хранителем замечательных народных традиций — прежде всего трудовых, но и бытовых, и праздничных тоже. Они создавали ритм жизни, сближали людей — не случайно меньше было тогда того, что сейчас называется «закомплексованностью». Жаль, что с оттоком населения из северных районов страны, а проще говоря, с обезлюдением их, многие из этих традиций забываются.