Разговоры запросто
Шрифт:
Тимофей. Прочту непременно, и сегодня же. А пока объясни мне только одно: почему славу Христу возглашаем трижды и под тремя разными именами — господа, святого и царя?
Евсевий. Потому что ему подобает всякая слава. А нам всего правильнее восхвалять его под тройным именем вот почему. Во-первых, святейшею своею кровью он выкупил нас из рабства у диавола и утвердил за собою — оттого и зовем его «господом». Затем, безвозмездно отпустив нам все грехи, он этим не ограничился, но, через Духа своего, сообщил нам и свою справедливость, дабы мы следовали тому, что свято и непорочно. Оттого и зовем его святым, что он освятитель всех и всего. Наконец, от него чаем мы награды — царства небесного, где он уже пребывает, сидя одесную бога Отца; отсюда третье имя — царь. Лишь его бескорыстной к нам доброте обязаны мы всем этим счастьем — тем, что вместо прежнего господина или, вернее, тирана, диавола, господом имеем Иисуса Христа, тем, что вместо грязи и мерзости грехов обрели невинность и
Тимофей. Благочестивое изъяснение, ничего не скажешь.
Евсевий. Поскольку вы у меня впервые, я не отпущу вас без гостинцев. Но предупреждаю: каково застолье, таковы и гостинцы. Эй, слуга, неси сюда подарки, которые мы припасли для гостей. Пожелаете ли метать жребий или всяк выберет сам, что больше по душе, — разницы почти никакой: все подарки примерно одной цены — ничтожной. Да, это вам не жребий Гелиогабала [133] , когда одному выпадает сто коней, а другому столько же мух. Тут четыре книжки, двое часов, лампа, шкатулка с тростниковыми перьями из Мемфиса. Это более для вас подходит, чем, например, бальзам, или зубной порошок, или зеркало. Так мне, по крайней мере, кажется, или же я вас совсем не знаю.
133
Гелиогабал — римский император Варий Авит Бассиан (218—222), прозванный Гелиогабалом (правильнее — Элагабалом) по имени сиро-финикийского божества солнца, жрецом которого он был. Жребий, о котором говорится здесь, он предлагал тянуть своим гостям на торжественных приемах во дворце. Гелиогабал погиб 17 или 18 лет от роду, убитый дворцовой гвардией, возмущенной необыкновенным распутством юного государя.
Тимофей. Все до того красиво, что и выбрать трудно. Лучше ты сам назначь, по своему усмотрению; так будет даже приятнее, что бы кому ни досталось.
Евсевий. Эта пергаменная книга заключает в себе Соломоновы притчи. Она учит мудрости и потому изукрашена золотом, ибо золото — символ мудрости. Ее получит наш седовласый мудрец, чтобы — по слову евангельскому — кто имеет мудрость, тому еще прибавилось и было бы в изобилии.
Тимофей. Во всяком случае, постараемся, чтобы глупости поубавилось.
Евсевий. Софронию — часы. (Их привезли издалека, из самой Далмации, — может быть, хоть это придаст веса жалкому моему подарку.) Я знаю, как он бережет время, как ни единой крупинки сокровища не растратит без пользы.
Софроний. Напротив, ты зовешь к прилежанию ленивца.
Евсевий. В этой книге, на пергаменных страницах, — Евангелие от Матфея. Оно заслуживает убора и покрова из самоцветов, но нет для него вместилища дороже, чем сердце человека. А потому пусть оно всегда будет с тобою, Феофил, чтобы ты еще тверже оправдывал свое имя.
Феофил. Обещаю тебе, что никто не скажет, будто ты совсем уже скверно распорядился своим подарком.
Евсевий. А вот послания Павла, с которыми ты так неохотно расстаешься, Евлалий. Павел постоянно у тебя на устах; но не будь его в груди, не было бы и на устах. Впредь ты с большим удобством будешь держать его и в руках, и перед глазами.
Евлалий. Это уже не подарок, это совет. Но добрый совет дороже любого подарка.
Евсевий. Лампа — Хризоглотту, ненасытному чтецу, великому, как говорит Марк Туллий, пожирателю книг.
Хризоглотт. Я дважды тебе обязан — во-первых, за подарок, на редкость изящный, во-вторых же, за то, что призываешь сонливца бодрствовать.
Евсевий. Шкатулка с перьями должна принадлежать Феодидакту, [134] всем на зависть; и перьям, я полагаю, можно позавидовать — им предстоит возвестить славу господа нашего, Иисуса Христа, и вдобавок с таким искусством!
Феодидакт. Если бы ты мог снабдить меня еще и вдохновением!
Евсевий. В этой книге — несколько нравственных сочинений Плутарха [135] . Их выбрал и умело переписал какой-то знаток греческой словесности, и я нахожу в них столько святости, что мне кажется почти чудом, как это совершенно евангельские мысли могли проникнуть в душу язычника. Плутарха отдадим Уранию, человеку молодому и [136] . Остаются еще часы. Пусть ими владеет наш Нефалий, бережливый казначей времени.
134
Тот, кто много пишет, «многописец» (греч.).
135
Кроме знаменитых «Сравнительных жизнеописаний», от Плутарха осталось значительное число небольших по объему и разнообразных по содержанию прозаических произведений, объединяемых под названием «Нравственные сочинения», или «Моралии».
136
Поклонник всего греческого, «филэллии» (греч.).
Нефалий. Мы благодарны не за одни лишь дары, но и за добрые слова. Ибо не столько оделяешь ты нас гостинцами, сколько похвалами.
Евсевий. Нет, это я благодарен вам вдвойне: во-первых, вы снисходительны к моей скудости, во-вторых, учеными и благочестивыми речами освежили мне душу. Как я вас принимал и с какими чувствами вы покинете мой дом, я не знаю, но что сам я за нынешнее утро сделался и умнее и лучше — это уж верно! Не сомневаюсь, что вам не по душе ни дудки, ни шуты, ни, тем более, игральные кости. Поэтому давайте-ка еще часок полюбуемся чудесами моего царства.
Тимофей. А мы как раз хотели тебе напомнить.
Евсевий. Когда обещание верное, не к чему и напоминать. Этот летний дворик, мне кажется, вы уже рассмотрели как следует. Вид отсюда на три стороны, и, куда ни взглянешь, взор встречает дивная зелень сада. Если ж погода облачная или ветреная, от нее можно отгородиться стеклянными окнами; а если солнце слишком припекает, можно отгородиться и от «его — наружными ставнями, совсем частыми, или внутренними — те пореже. Когда я завтракаю здесь, я точно бы в саду, а не в доме, под крышею. Ведь здесь и стены зеленеют, а по зелени рассыпаны цветы. Есть и картины, и недурные. Вот Христос справляет последнюю вечерю с избранными учениками. Вот Ирод отмечает день своего рождения [137] кровавым празднеством. Вот известный каждому евангельский богач [138] : сегодня он пышно пирует, а завтра будет проглочен адом. А Лазаря сегодня гонят от дверей, завтра ж он будет принят в лоно Авраамово.
137
По евангельскому преданию, правитель (тетрарх) Галилеи Ирод Антипа приказал обезглавить Иоанна Крестителя, уступив просьбе своей падчерицы: «Во время же празднования дня рождения Ирода дочь Иродиады плясала пред собранием и угодила Ироду; посему он с клятвою обещал ей дать, чего она ни попросит. Она же, по наущению матери своей, сказала: „Дай мне здесь на блюде голову Иоанна Крестителя“ („Евангелие от Матфея“, XIV, 6—8).
138
Притча о богаче и Лазаре, нищем, кормившемся крохами, которые падали со стола богача («Евангелие от Луки», XVI, 20—31), действительно едва ли не самая известная из евангельских притч.
Тимофей. А тут что происходит? Я что-то не узнаю…
Евсевий. Это Клеопатра состязается в роскоши с Антонием; одну жемчужину она уже выпила и теперь протягивает руку за второю [139] . Это лапифы в битве [140] . А это Александр Великий пронзает копьем Клита [141] . Всё примеры, которые зовут к трезвости за столом и внушают отвращение к пьянству и роскоши. Теперь пойдемте в библиотеку. Книг в ней не так уже много, зато книги отменные.
139
Клеопатра, египетская царица (51—30 гг. до н э.), много лет была возлюбленной римского полководца Марка Антония. Жемчуг пили, растворяя его в уксусе.
140
Легендарное племя лапифов обитало, по верованиям древних, в Фессалии, области северной Греции. Они были соседями кентавров, а царь лапифов, Пиритой, состоял с кентаврами даже в родстве и потому пригласил их на свою свадьбу. За пиром кентавры охмелели и попытались похитить невесту и других женщин. Вспыхнула война, закончившаяся изгнанием кентавров из Фессалии. Битва кентавров с лапифами — очень частый сюжет в изобразительном искусстве античного мира.
141
Приближенный и друг Александра Македонского — Клит — повздорил с царем. Дело происходило за столом, оба были пьяны, и Александр, разгневавшись, убил друга, после чего долго и безутешно мучился раскаянием и даже пытался наложить на себя руки (ок. 328 г. до н. э).
Тимофей. Какою-то прямо-таки святостью дышит это место! Все так и сверкает.
Евсевий. Здесь перед вами главное мое богатство. Ведь за столом вы не видали ничего, кроме стекла и олова, да и вообще серебряной посуды в доме нет, если не считать одного позолоченного бокала, из которого я всегда пью с благоговением — ради любви к тому, кто его подарил. Этот висящий в воздухе шар наглядно представляет всю землю, а здесь, на стене, представлены в большем размере отдельные области. На других стенах вы видите изображения великих учителей (всех подряд нарисовать немыслимо — им нет числа). Первое место нанимает Христос; с простертою рукою он сидит на вершине холма. Над головою у него бог Отец, глаголящий: «Ему внимайте». Святой дух, раскинув крылья, обымает его ярким сиянием.