Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 2
Шрифт:
Что не менее важно – к нему вернулась способность соображать здраво.
– Что у нас случилось? – морщась от вида собственного отражения в большом стеклянном панорамном окне, спросил он. – Вы обе здесь. Такие экстренные меры… - он кивнул на обломки ампул, жгуты, детали систем в мусорном ведре.
– Ничего плохого. Только хорошее, - поторопилась успокоить его секретарша. – Но ты нам нужен трезвый.
– Между собой вы уже что, без меня поладили? – сварливо спросил мужчина и потянулся к чайнику
На его лбу мгновенно гроздьями повисли капли пота.
– О, интоксикация снимается, - отстранённо заметила Нозоми. – У нас будет ребёнок.
– Да я некоторым образом в курсе, - осторожно напомнил Ватару. – И я рад тебя видеть, правда. Вас обеих, - тут же поправился он.
И снова потянулся к чайнику.
– Ты её не понял, - хохотнула Мивако, наливая себе и Нозоми из второго заварника, стоявшего к ним ближе. – У неё от тебя тоже будет ребёнок. Итого, ожидаем пару карапузов.
– Э-э-э? – озадаченно выдал финансист, ошарашено переводя взгляд с одной женщины на другую.
– Никаких поисков виноватых. Никаких сцен. Просто прими, как данность, - спокойно продолжила информировать жена. – Мивако мне очень помогла кое с чем разобраться. Я сама себе всё срывала, если коротко. Извини не хочу о неприятном сейчас…
– Конечно! – мгновенно вскинул вверх пустые ладони Ватару. – М-м-м, так что? Может, отметим?
Под двумя парами глаз, в абсолютном молчании он неловко поёрзал на стуле:
– Ладно. Пошутил.
В этот момент зазвонил его смарт.
– Гэнки, - удивилась Мивако, первой склонившаяся над низеньким столиком. – Привет! – сказала она родственнику, отвечая на вызов.
– Ух ты. Вы все там? – удивился оябун голограмме из двух жён и одного мужа. – Весело… А я звоню Ватару на удачу, вдруг он уже оклемался.
– Он оклемался, и может говорить, - уверенно кивнула секретарь. – Нам с Нозоми выйти?
– НЕТ! – мгновенно среагировал кумитё. – Я как раз по общему вопросу. Лично мне вы не помешаете.
– Что стряслось? – напрягся Ватару.
Такой звонок, как бы ни было, был явным отклонением от устоявшихся правил и традиций.
– Я насчёт твоего сына, - хохотнул Томиясу.
– Ты в курсе, что он этой ночью в игровом доме четвёрку толстопузых богатых девок распропагандировал? И вывел из заведения?
– В каком смысле толстопузых?
– С деньгами. Наличными. Игравших по-крупному.
– Не дав доиграть в нашу пользу? – сообразил Ватару. – Они оставили у нас не все деньги?
– Угу. Обменяли фишки обратно на монеты и ушли. Вместе с ним.
– Дело молодое, - пожал плечами озадаченный отец. – Может, понравилась ему какая девка из тех?
– Охранники клуба на выходе пытались ему объяснить, что уводить клиентов заведения нехорошо. – Спокойно продолжил начальник. – И что ради своего члена портить налаженный на иностранцах бизнес серьёзным людям – тоже нехорошо. Тем более, твой сын и сам выглядит, как гайдзин; а там смена была новая… так что его за такого и приняли…
– И что? – повторно напрягся только что слишком рано расслабившийся Ватару.
– Ну зашёл он сам знаешь через кого. А потом Рюсэй отвалил дальше, другие точки проверять. А твой сынишка остался за гостевым столом, в зеркальной комнате. Сказал, что до утра хочет представление посмотреть.
– А-а-а, а смена на входе в четыре утра сменилась, да? И заступила новая? Которая не видела, с кем он и чей он? – восстановил события уже постепенно приходящий в себя финансист.
– Точно. – Оябун выдержал театральную паузу.
– Молодцы ребята, что делают всё, как надо. Не оглядываясь на личности, - ровно сказал Асада. – Если они и ему объяснили, что так неправильно…
– Да нет, не делают они как надо, - перебил товарища Гэнки, коротким смешком выдавая эмоции и своё отношение к вопросу. – Твой принялся спорить. – Намекнул он. – Что указывать ему никто не будет; девушкам, которые с ним – тоже.
– Дальше?
– Ну они его стукнуть и решили. Разок. Сейчас в больнице.
– Что с ним? – все тем же ровным тоном уточнил отец, не выдавая истинных эмоций. – Ты же наверняка узнал уже?
– Ты опять не понял. Не сын твой в больнице. Ребята в больнице. Там что-то случилось в разговоре такое, что всё очень быстро завертелось. В общем, бах-бах, и они без сознания.
– Сын был неправ, - тщательно подбирая слова, заговорил Ватару через долгую минуту взаимного молчания. – И дома я ему устрою… но у меня вопросы и к тем ребятам, и к бригадиру тогда: за что мы им платим деньги, если их может отпинать старшеклассник?! Гэнки, давай честно. Мой сын – кто угодно, но отнюдь не крутой боец! Я его с детства ращу. Всю жизнь был рохлей… Откровенно говоря, я всерьёз подумывал отправить его учиться дальше на Запад, чтоб он там где-нибудь и осел в тех странах.
Слова лились из Асады-старшего непрекращающимся потоком.
Оябун молча слушал.
– Добрый он слишком, и мягкотелый. И труслив был всегда! Мне за него всю жизнь было стыдно, начиная с самой младшей школы. Только девки его не колотили… хотя, и они тоже колотили. – Вздохнул финансист, переводя дух.
– А сейчас ты рассказываешь какие-то… весьма невероятные вещи. Которые не могут не радовать меня, как отца. Но, именно потому же, что я отец, я отлично понимаю: это невозможно. То, что ты говоришь, просто невозможно, - твёрдо повторил Асада.