Разноцветное счастье
Шрифт:
— Да ты что! С ума сошел! У нас же план!
— Все! Снимаю этот дурацкий колпак. По плану — нужно провести эксперимент. Его результаты не планируются. Пусть на первый раз будет отрицательный результат.
— Не допущу! — закричал Карминский и защелкал тумблерами на панели пульта. Я рванул шлем, да так резко, что ударился головой о стенку. На минуту у меня даже в глазах потемнело.
— Вот и отлично, — вдруг обрадовался чему-то Карминский. Тому, что я ударился, что ли? Больно. Чему же тут радоваться?
Я бросил шлем на пол, открыл
— Парни! — сказал я, хотя среди них было и много женщин. — Парни, я больше не могу. Здесь нужно специально готовиться. Вы меня простите.
Я чувствовал, что им неудобно. Ведь они вывернули мою душу, мое самое сокровенное Я.
Все они стали какими-то нерешительными. Даже Эдик не подался мне навстречу. Впрочем, и я их видел как в тумане.
— Ладно, Александр, — сказал Карминский. — Ты на сегодня свободен. А нам надо обрабатывать результаты эксперимента.
— Ну и обрабатывайте. А больше вы мне ничего не скажете?
— Сашка... — начал Гроссет. — Ты сам понимаешь, как это было...
А Инга вдруг подошла ко мне, обняла за плечи и поцеловала в лоб, потом в губы.
«Спасибо, Инга, — сказал я про себя. — Инга, ты все-таки человек».
Я понимал, что сейчас их не расшевелю. Нужно было что-то сказать. А в голову ничего не приходило. И тут выручил Антон.
— А ведь уже обед, — сказал он.
Действительно, время обеда уже подошло.
— Ну, тогда — на обед, — сказал я, и все, как мне показалось, облегченно вздохнули.
4
Комплексный обед в институтской столовой состоял из окрошки, куска тушеного мяса и стакана компота. У раздачи было душно, от кастрюль и баков тянуло жаром и каким-то соусом с замысловатым резким запахом. Народищу, несмотря на все старания работников столовой, было много, и очередь рассасывалась медленно.
Антон Семигайло, Эдик Гроссет, Сергей Иванов и я лишь минут через двадцать отошли от стойки с подносами в руках. Антон, как всегда, взял два вторых. Он взял бы и три, но ему было неудобно. Я всегда думал, что таким, как он, надо давать к зарплате надбавку. Получаем мы одинаково, а съедает он, как минимум, в два раза больше, чем я. Где же справедливость?
Мы сосредоточенно жевали.
— Эх, — сказал Антон. — Ревизором бы пойти, как в кинофильме «Гангстеры и филантропы».
Каждый раз в обед он начинал разговор, смысл которого сводился к тому, что он не наедается. Мы уже не обращали на это внимания, и все же кто-нибудь, не удержавшись, вставлял какую-нибудь едкую реплику. Но Антон не обижался. Он вообще был не из тех людей, которые, слыша, что они прожорливы и глупы, обижаются. Он только расплывался в улыбке: ведь надо же, глуп, туп, а достиг. Достиг! Это главное. Как достиг, уже неважно. Вдвойне приятно, что ты туп и глуп и тем не менее достиг. Чего? Ну, хотя бы места ведущего инженера, как Антон Семигайло.
— Ха-ха-ха! — обычно отвечал Антон. — Ваш юмор помогает мне выделять желудочный сок. Приятно!
Раз желудочный сок выделяется, значит — приятно, значит — счастье. Это закон. И Семигайло постиг его в совершенстве.
— Послушай, Антон, — сказал я. — Шпарь-ка ты прямо сейчас в испытательный бокс. Эксперимент-то ведь в этом случае закончится удачно.
— Бросьте вы, — ответил Антон. — Хорошая еда — это половина счастья и без эксперимента.
Даже Антон иногда врет. Ведь хорошая еда для него — все счастье. Я сидел с ним рядом и будто нечаянно задел его за рукав. По-моему, его наручный индикатор показывал процентов девяносто. Исключительный случай! Патологический! Еще две порции мяса, и индикатор разлетится от перегрузки.
Наконец, с обедом было покончено. Мы вышли из столовой, купили газеты в киоске и пошли в свою лабораторию.
Карминский переписывал запись результатов эксперимента. Увидев меня, он спросил:
— Что это был за всплеск в конце? Кто или что? Объясни, пожалуйста.
— Идите вы... — ответил я, и он отстал.
Я был груб и понимал это, но ничего не мог с собой поделать. А они сидели и обрабатывали результаты эксперимента. Молча. Не было оживления, как обычно в таких случаях. Меня стеснялись. А мне нечего было делать.
Я бы сейчас ушел, но нельзя.
— Поедешь на рыбалку? — спросил меня Сергей. — Одно место есть свободное. Я домой заезжать не буду. Антон — тоже. Поедешь?
— Нет, — я покачал головой. — И ты не езди. Сегодня у Нины день рождения. Ей тридцать один.
— А, ерунда. Восемнадцать или тридцать один...
— Ей будет приятно, если ты вспомнишь.
— Значит, не поедешь?
— Нет. И вообще учти, что я хочу поздравить ее с днем рождения. И подарить ей цветы.
— Ох и клев сейчас на озере, — вздохнул Сергей.
А ведь они с Антоном всегда ставили сети. При чем тут клев? Не то он говорит.
— Сергей, я поеду к ней.
— Зря. Сейчас такая рыбалка.
Я был уверен, что теперь, после того, что я сказал, рыбалка занимает его не очень. Просто он не хотел поступать так, как не поступал никогда.
Рабочий день кончился. Сергей, Антон и Карминский поехали на озеро. Инга подошла ко мне и молча уставилась на меня.
— Передай Марине, — сказал я. — Домой не вернусь. Не могу.
— Я понимаю, — сказала она.
Я поехал в магазин и купил гладиолусов и флоксов на все деньги, что у меня были. Потом сел в автобус и поехал в пригород Усть-Манска. Туда, где жила Нина.
Я должен, обязан был увидеть ее.
Из города я выехал довольно рано, народу в автобусе было немного, и мне удалось не помять цветы. Больше всего на свете сегодня я хотел сохранить их.
Ее дом был вторым от остановки. Я поднялся на третий этаж, позвонил, и она открыла мне.
В первое мгновение в ее глазах выразилось удивление. Удивление, которое я больше всего любил в ней. Потом она машинально спросила: