Разношёрстное
Шрифт:
– Ну, Матвеяно-Челентано, мне на жизнь хватает. Да вот ещё и друга могу угостить, – Виталик кивнул в сторону бутылок: двух пустых и одной початой. – Да и что такое – настоящее?! Вот ты – настоящий?
– Я – настоящий! – внутри Моти проснулся никогда не существовавший десантник. – На, потрогай, пихни!
– И на настоящие поступки способен? – наигранно изумился Виталик.
– Конечно! – шерсть на Матвеевых руках встала дыбом.
– Ну, хорошо, давай так. За пригорком – проходная завода, с которого тебя Раздери-Масленников попёр…
– Не
– Да он! Раздери – тудыть его – Масленников, он! Он попёр, лично! – Виталик перевёл напор в режим перегрузки, в перепонках зашумело. – Ты знаешь, таких мужиков золотых у них – всё меньше и меньше. Одни говноеды остались, за свою шкуру трясутся. Никто ведь из них не заступился за тебя, Матвеяно? Никто! Глаза потупили да в сторону отвели. Но они об этом ещё пожалеют…
– Пожалеют, – протяжно согласился Мотя, и его голова затряслась, как у пошлой игрушечной собачонки, размещённой на торпеде автомобиля.
– Так иди и скажи им это! – Виталик пихнул товарища в бок и разошёлся, как революционер, заплутавший в эпохах. – Иди и скажи! Ты же – не биткойн, ты – настоящий! Они могут начихать в твои лёгкие, но они не смеют чихать на тебя. Скажешь – и я возьму тебя с собой добывать биткойны! Беги и скажи! Беги!!! И помни: они пожалеют!
***
«Ко-о-о-о-о-о-о-ойн!». Отходящий от заводской проходной рейсовый автобус захлопнул двери, но с места не шелохнулся. По салону из водительской магнитолы разлетелась простуженная «Бутырка» – демонстративный плевок на мнение окружающих. Да и зачем кого-то спрашивать? Пассажиры – всегда разные, а водитель – один.
У окна замерли ошалевшие мужики, когда-то работавшие с Мотей в одной бригаде. Они изумлённо наблюдали, как тот, с голым торсом, в семейных трусах и одном носке, украшенном внушительной дырой, несётся по остановочному комплексу – сквозь толпу. Пьяный, кричит, нелепо размахивает руками, беспричинно расталкивает всех на своём пути. Слов было совсем не разобрать, магнитола и плотные двери переигрывали Мотю всухую. И только по губам можно было прочесть довольно-таки простецкую фразу, которую орал их бывший товарищ. «Вы все пожалеете!». И вдобавок – бытовое, но ёмкое определение самки домашней собаки. В множественном, как водится, числе.
Веселье продолжалось до тех пор, пока истинного токаря, уволенного с работы ни за что, не встретил прямым ударом в лоб сотрудник заводского ЧОПа. Тот самый, что на проходной Мотю с гайкой и принял. Незаменимый бывший работник рухнул на асфальт и решил пока больше не вставать, устремив свой взор в ледяное голубое небо. «Умотали Мотю», – без тени сожаления заключил бригадир. Автобус чихнул, завибрировал и тронулся. Хриплая «Бутырка» беспрепятственной рекой лилась прямо в скомканные души и мышиные сердца едущих со смены заводчан.
***
– Давай, что ли, ещё по чуть-чуть выпьем, – Мотя потирал затылок, но в его голосе, жаждущем то ли реванша, то ли успокоения, звучала непоколебимая надежда.
– Не на что, Матвеяно-Челентано, – отвлечённо и грустно сказал Виталик. Ровно так изрёк, без жеманства. И шёл себе дальше, не сбавив и не прибавив шагу, мимо остолбеневшего Моти.
– Как это «не на что»? А как же эти? Как же эти твои биткойны? Как же философия? – с каждым вопросом голос Моти становился трезвее, истеричнее, визгливее. – Как же заработки, Виталя? Ты же обещал! Погоди, постой! Обещал же!!!
– Коньяк – самый дешёвый, просто я его в более дорогие бутылки переливаю. Фрукты в пакете – пластиковая имитация. Добротно сделана, не отличишь, пока в руки возьмёшь. Рубашки глажу сам, оправу очков берегу. Мать умерла, квартиру её сдаю. Тем и живу. Ничем больше не промышляю.
Глаза Виталика за «нулевыми» стёклами едва заметно блеснули:
– И нет у меня никаких биткойнов. Нет, и никогда не было, – помолчал и с цинковым грохотом, разрывающим тишину, добавил: – Есть только дураки и философия. Но я этим не зарабатываю.
2018
О лесорубах
– Нам нужен лесоруб!
– Зачем?
– У всех есть, и нам нужен. Будем лес рубить.
– Но у нас нет лесоруба!
– Найди.
– О, у меня есть отличный парень. Он не лесоруб. Но наш, местный, надёжный. Свой в доску.
– Сгодится. Пусть приступает к работе.
* * *
– Что-то хреново лес рубится…
– Это лес во всём виноват! Не так растёт, не туда растёт…
– Я думаю, что всё дело – в лесорубе. Он сам-то что думает?
– Считает, что лучше лесоруба нет во всей округе. Кричит, что он, прежде чем лесорубом стать, дважды в день в лес хаживал, по ягоды и по грибы…
– Нам надо поменять лесоруба…
– Но у нас нет лесоруба.
– Найди. Подкупи. Укради. Утащи из соседней деревни. Пообещай лучшую невесту. Нам нужен лесоруб!
* * *
– Как лесоруб?
– Как чёрт! Угрюмый и могучий. Только приехал – сразу за работу взялся, лес рубит.
– Не проставился?
– Мало того, что не проставился… С местными не дружит, не здоровается, постоянно бормочет себе под нос. Заносчивый слишком. Вон и Васька говорит, что заносчивый. У Васьки-то прадед лесорубом был, Васька в лесорубах толк знает. Сделал Васька ему замечание, а тот его взял, с пути за грудки подвинул и буркнул: мол, не твоё дело.
– Суровый лесоруб! А что говорит совет старейшин-козодоев?
– Совет?! Совет проклинает его, на чём свет стоит. Позвали его ответ перед ними держать, так он им: дескать, не козодоев это дело. Я, видите ли, или работаю, или отдыхаю. А советы слушать не собираюсь.
– Как это советы не слушает?
– А вот так. Смотри. Эй, лесоруб? А почему ты так топор держишь? Может, хват пониже сделать?
– Эй, лесоруб, а почему ты это дерево рубишь? Мне нравится вон то!
– Эй, лесоруб, а, может, пусть деревья падают верхушкой на север? Почему всё время на запад и на запад!