Разумная жизнь

Уэсли Мэри

— Замужние Шовверсы завтра отбывают к своему супружескому блаженству, — Бланко вонзил зубы в эклер. — Прелесть, — он облизал пальцы.

— Это Элизабет тебе сказала? Интересно, а что представляет собой их супружеское блаженство?

— Твои родители? — намекнул Бланко.

— О, что ты! — засмеялся Космо и добавил: — Элизабет и Энн собираются познакомиться с Тарасовой, они хотят узнать кое-что про триктрак, всякие армянские жульнические штучки. О, гляди, вон та странная девчонка. — Через окно кондитерской друзья увидели, как Вита и Денис Тревельян,

рассматривая витрины, шли по другой стороне улицы. Отстав от них на несколько ярдов, плелась Флора.

— У меня до сих пор все ноги в синяках, — пожаловался Бланко. — Она кажется совсем несчастной.

— Будешь несчастной при таких родителях. — Космо не отрывал глаз от Тревельянов, пока они не исчезли из виду.

— Они скоро возвращаются в Индию, где все эти орды слуг из местных и все такое прочее. Энн говорит, голландцы такие же.

— Какие?

— Да тоже топчут, размазывают покоренные народы, суют свои носы в дерьмо Ост-Индии.

— Отец говорит…

— Твой отец — империалист, поджигатель войны. Еще будешь пирожное?

— Спасибо. Теперь бы ленч, — засмеялся Космо. — Империалистический поджигатель войны до смерти боится забастовки, — сказал он. — Хотя он и не из тех, кто сует свой нос.

— Я надеюсь, что будет революция. Будьте добры, мадемуазель, еще одно пирожное, — попросил Бланко по-французски. — А что твой отец собирается делать? Что он может сделать с забастовщиками без посторонней помощи? — поддразнивал Бланко.

— Он… — Космо запнулся, потом сказал: — Он не поджигатель войны. Да, он голосует за консерваторов и да, он мировой судья, но он думает, что война — мерзость, а революция всегда ведет к войне. Вот почему он сейчас такой дерганый. Все наши отцы — консерваторы.

— Говори за своего. У меня его нет.

— Не прикрывайся своим сиротством, — сказал Космо добродушно. — Если бы твой отец был жив, то он голосовал бы за консерваторов.

— Мне бы хотелось думать, что нет. Твой отец все понимает задом наперед, революции питаются войнами, они начинаются во время войны. Посмотри на Россию…

— Нет, спасибо, Бланко, спасибо за пирожные. Мне надо идти, отец просил кое-что сделать.

— А что?

— Да так, одно дело.

— Я с тобой.

— Нет.

— А ты надолго?

— Может, и да.

— Ладно, вижу, что я не нужен. Но и у меня есть дела — с мадам Тарасовой. Она собирается написать письмо по-русски моему кузену, этому Типу, Энн может отправить его в Голландии.

— А зачем? И о чем?

— Так просто, поиздеваться. Он по-свински поступил с моей матерью тоже через почту. Так, глупость.

— Иногда я никак не могу понять ни тебя, ни твоего кузена Типа. Это навязчивая идея. — Космо легонько провел пальцем по тарелке, собрал остатки крема и, облизав его, поднялся.

Шагая к причалу, он потрогал карман, желая убедиться, что деньги, которые дал отец, на месте. Дойдя до причала, он увидел катер, который высаживал пассажиров и готовился в обратный путь.

Усевшись на край швартовой тумбы, обвив ее ногами, спиной к нему сидела Флора, наблюдая за судном. Пробегая мимо, Космо схватил ее за руку и сказал:

— Поехали со мной в Сен-Мало.

Флора удивилась, но позволила стащить себя с тумбы; пробежав несколько шагов, они прыгнули на борт.

— Давай сядем впереди. — Он подтолкнул ее. Они устроились на носу. — Ты хорошо знаешь Сен-Мало?

Флора кивнула.

— Ты подстриглась? — спросил он, наблюдая, как ветер треплет ее волосы, кидает их на лицо.

— И помыла. Парикмахерша хотела взять лишние деньги за шампунь, — сообщила девочка бесстрастным голосом.

— Наверное, потому, что они у тебя такие густые. — Космо вспомнил, как Вита говорила про угри. Ему захотелось сказать Флоре, что у нее красивые волосы, но он не сказал. Он сказал другое:

— Все женщины стригутся, а мужчины должны давать на шампунь. — Он перехватил быстрый взгляд огромных глаз Флоры. — Интересно, а сколько они попросят, чтобы шампунем помыть ресницы? — Флора смутилась. Может, она и не знала, что у нее такие длинные ресницы. Ему даже захотелось их потрогать. — Я тебя иногда вижу, — сказал Космо, вспоминая, как несколько раз она проносилась одна или с Игорем, исчезая за углом, — сегодня утром я тебя видел с родителями, — сказал он и подумал, хотя и с опозданием, не будет ли каких неприятностей, он ведь увез ее без разрешения. — Я сидел в кондитерской.

— Они поехали в Динан, — сказала Флора. — Они там сняли квартиру и покупают для нее кое-что.

— Значит, вы уезжаете из отеля. Я думал…

— Они уезжают, не я.

Космо не понял.

— Когда они вернутся? — спросил он, вспоминая собственное неприятие их, опасаясь конфронтации, выяснения отношений, хотя что там выяснять?

— Завтра, наверное.

— Значит, они тебя часто оставляют одну?

— Они любят бывать вместе. — Она произнесла это почти по-взрослому, рассудительно.

— О, — протянул Космо, потом: — Ага. — Какое-то время спустя, добавил: — А я еду по заданию отца. По секрету от мамы. Никто про это не должен знать. Он не хочет ее волновать, и ты не говори ни одной живой душе. Я должен купить револьвер.

— Пистолет?

— Да. Он собирается поехать на север на машине, когда я вернусь в школу. При всех этих волнениях он хочет вооружиться.

— Я никому не скажу.

— Я сказал тебе только потому, что взял тебя с собой, и ты, конечно, удивилась бы, увидев, что я покупаю револьвер.

Космо вдруг ощутил, что ему следует пожалеть о своем импульсивном порыве. Но он не пожалел.

— Отец сказал: „Найди оружейного мастера, он там должен быть“. Но я понятия не имею, где его искать, я даже не знаю, как по-французски „оружейный мастер“ и как спросить. Мой французский — это только обиходные слова. Я могу попросить пирожное и что-то в этом роде. Но „оружейный мастер“, — он пожал плечами.

— Я знаю.

— Ты? Откуда?

— Армурьер.

— О, спасибо. Надо записать это слово в книжку. Ты думаешь, что можешь у кого-нибудь спросить?