Разумная жизнь

Уэсли Мэри

— А короткие юбки ей идут, — задумчиво протянул Бланко, — видно, в твоем возрасте она была похожа на тебя.

— Имей сердце, — запротестовал Космо, — у нее не такие шишковатые колени.

— Такие же волосы, такие же черты лица…

— Моя мать красивая.

— Да, ты более грубый вариант, и у тебя эти жуткие прыщи.

— Только два остались. Французская кухня творит чудеса, у тебя их гораздо больше.

— Инвалид делает ставку на голландских дочек. Когда мы будем старыми и богатыми, мы будем с ностальгией говорить о наших прыщах?

— Я не

собираюсь быть старым. Я просто хочу вырасти и узнать девочек, — сказал самоуверенно Космо.

— Да ты их боишься. — Бланко заметил робость друга. — Может, эти пять голландочек — малышки… И ты их не испугаешься.

— Ну кончай! А как, кстати, зовут эту баронессу?

— Что-то вроде „шавлбод“. Здесь надо свернуть направо, вниз по аллее. Мы почти пришли.

— Ну и воняет, — Космо посмотрел на друга.

— Мадам Тарасова бедная, она не привезла с собой драгоценностей из Баку. Она учит музыке болванов вроде меня, чтобы сводить концы с концами. Ну вот мы и у цели. Она живет вон там, где выступает голова лошади.

— Мясник, — прочитал Космо по-французски. — Какой ужас. — Потом, увидев на лице друга изумление, покраснел и добавил: — Прости меня за предрассудки. Веди.

— Если с предрассудками, значит, невежественны, — сказал сердито Бланко. — Можешь не ходить, если не хочешь, если тебе противно жилище мадам Тарасовой. Я тебе сказал, что она бедная, она дает уроки музыки, предсказывает судьбу, шьет и чинит одежду для чужих людей, чтобы как-то выжить, и знай, что я давно бы кончил эти уроки, если бы ей не были нужны деньги. Она учит, ест и спит в одной и той же маленькой комнате. Так что, может, вернешься в отель?

— Не хочу я в отель.

Они стояли, уставившись друг на друга, Бланко, с побелевшим от злости лицом, а Космо, смущенный и красный. После маленькой паузы Космо сказал:

— А может, и мне брать уроки музыки? — Друзья громко расхохотались.

— А вот и мой ученик, — сказала мадам Тарасова, выглядывая в окно второго этажа на рю де Ранс.

Комната, где она собиралась встретить ученика, была маленькой, в ней стояло пианино, квадратный стол под красным сукном, четыре стула, шезлонг, ножная швейная машина, книжный шкаф, забитый книгами в переплетах Точница.

Наверху, над книгами, балансировала кипа нотной бумаги и хрустальный шар, завернутый в черную бархатную тряпицу. Под столом в собачьей корзинке спал маленький шпиц.

— Тебе пора вести Князя Игоря на прогулку. Но смотри, чтобы он снова не явился домой таким же мокрым и уставшим, как в прошлый раз, вся его шерсть была в песке, — сказала она по-французски, но с сильным акцентом.

— А что это за ученик? — высунулась Флора, проследив за взглядом мадам Тарасовой. — О Боже, — сказала она. — Один из твоих мальчиков?

— С темными волосами, Бланко. А другого, со светлыми, я не знаю.

— Ну, я смываюсь, — Флора натянула через голову вязаный свитер, — пошли, Князь Игорь, пошевеливайся. — Она прикрепила поводок к ошейнику. — И сколько времени урок? — спросила она, пробираясь среди загромождавшей дорогу к двери мебели.

— Час. Интересно, почему Бланко привел приятеля? Может, ему тоже нужны уроки? Что ты про это думаешь, детка? — В голосе мадам Тарасовой была надежда, но Флора уже вылетела из комнаты и неслась вниз по лестнице, волоча за собой собаку. Она проскочила мимо Бланко и Космо, стоявших на пороге, и исчезла.

— Это единственная роскошь мадам Тарасовой, — сказал Бланко, нажимая на звонок большим пальцем.

— Эта маленькая девочка? А я ее видел… Но она была с другой…

— Этот тошнотворный шпиц. Только дотронешься до клавиш, он начинает выть. Мадам Т. вынуждена всегда выпроваживать его на время урока.

Но Космо не слушал.

— Да, она была с другой собакой, с большой…

— Ну давай, иди сюда, — Бланко ввел его. — Бонжур, мадам, это мой друг, Космо Лей, — сказал она, когда они вошли. — Мы с ним вместе проводим каникулы.

— В отеле? Шикарно. А как твоя мама?

— Хорошо. Космо тоже хотел бы брать уроки. Нет, не фортепиано, в триктрак. В чем дело, Космо? — обратился он к другу, который пересекал комнату, лавируя между мебелью, стараясь выглянуть в окно.

— Похоже, его очаровал малыш Игорь. Извините его за неотесанность, мадам.

— Нет, у него с манерами все в порядке. Добро пожаловать. — Мадам Тарасова протянула руку Космо, когда он вернулся в комнату. — Итак, вы тоже играете в мою национальную игру, триктрак?

— Нет, но я бы хотел научиться, — сказал Космо, глядя сверху вниз на мадам Тарасову, которая была ростом меньше пяти футов, с маленькими ручками и ножками, седыми волосами, собранными в пучок на затылке, с кожей бумажного цвета, большими черными глазами и огромным носом, нависавшим над милым ртом и придающим надменность ее облику. Она казалась гораздо старше своих двадцати девяти лет.

— Бланко сказал мне, что вы играете в эту дьявольскую игру и что вы великая картежница, — Космо улыбался.

— Да этот испорченный мальчишка отвлекает меня от музыкальных гамм и даже бриджа. И моя игра с ним в триктрак — награда за его усердие на уроке. Ну что ж, Бланко, начнем.

— Ну раз надо, — сказал Бланко, усаживаясь верхом на стульчике возле инструмента.

— А твой друг? Он подождет? Немного Шопена, а потом немного бриджа. Потерпите, месье Космо?

— С удовольствием. — И Космо сел на краешек стула у окна.

Бланко, сидя рядом с мадам Тарасовой, принялся за гаммы. „Я мог бы лучше“, — подумал Космо, а потом в его памяти возникла девочка с собакой, но это видение нарушалось и по лицу пробегала гримаса, когда Бланко фальшивил. Эти карие глаза, которые он видел, когда девочка вышла из моря полураздетая и дрожащая, взволновали его. Под мучительно извлекаемые его другом звуки из инструмента, он думал, на самом ли деле эти детские глаза, так кратко сверкнувшие, были таинственными и озорными, как ему показалось? Может, это был просто эффект от очень длинных ресниц. Подошло бы слово „чувственный“, если бы он так сказал о глазах той маленькой худенькой девочки?