Разведка без мифов
Шрифт:
— Вам велено немедленно возвратиться в Малагу. — Обратился он к Артуру.
Артур пожал плечами. Ехать, конечно, придется, приказ есть приказ, но прежде он решил связаться со штабом и выяснить, в чем дело. Телефонист приник к аппарату, а командиры начали договариваться о дальнейших действиях. Малага не отвечала. Несколько минут телефонист пытался установить связь, потом безнадежно опустил трубку.
— Малага не отвечает.
Вот как, даже городская станция не отвечает…
— Должен был остаться хотя бы дежурный, — робко заметила я. Артур посмотрел на меня, как на последнюю тупицу и отвернулся к окну. В комнате воцарилось долгое молчание.
— Давайте, поедем в штаб вместе. Там все и выясним, — предложил Артур.
— На мое имя
Артур сделал еще одну безуспешную попытку уговорить полковника, но он остался непреклонен. Проводив нас до машины, он пожал нам руки. Отъехав немного от штаба, мы встретили два грузовика с морокой пехотой. Артур с облегчением вздохнул. Но потом оказалось, что они подъехали как раз в тот момент, когда к поселку прорвались фашистские танки. Одновременно начался десант с крейсеров. Бой длился всего несколько минут. Одного из этих матросов, мы увидели уже в Велес-Малаге. Это был единственный, уцелевший в том бою. Полковник погиб вместе с ними.
В то время, как мы въезжали в Малагу, фронт, на который мы предполагали вернуться, перестал существовать. Малага встретила вас молчанием, необычным в этот предвечерний час. Двери и окна домов плотно закрыты, на улицах никого. Сначала мы направились в дом советника Киселева. Около решетчатых ворот особняка стояли часовые, но дом оказался пуст. Пришлось вернуться к воротам и расспросить часовых. Определенного мы от них ничего не узнали.
— Из дома все выехали, никаких распоряжений мы не получали.
— Наверно, вернутся, — предположила я.
— Наверно, нет… — хмуро ответил часовой.
Снова вошли в дом. Видимо, отъезд был неожиданным и поспешным. В Машиной комнате я увидела ее платья и другие вещи, но никаких признаков сборов в дорогу. Побросав Машины вещи в чемодан, я захлопнула крышку. Артур сказал, что, вероятно, фашисты начали наступление на Велес-Малагу с целью отрезать от республиканской территории весь малагский участок фронта. В этом случае не оставалось ничего другого, как немедленно оставить город и попытаться наладить связь с войсками из Мотриля.
— Если дорога у Велес-Малаги перерезана, нам уже торопиться некуда, — сказал Артур. — Дождемся темноты и выйдем из окружения горами.
Решили, прежде всего, поесть и собрать, что можно, про запас. На кухне отыскали две булки и кусок колбасы. Пока я заглядывала в кастрюли, Артур погрузил в машину оставшееся оружие и боеприпасы. Паскуаль взял запас бензина. Теперь можно было заглянуть в штаб и попытаться установить, что там произошло. Мы ведь даже не знали, куда штаб девался. Около штаба часовых не было. Двери и окна распахнуты настежь. Ветер шуршит по полу разбросанными бумагами и выносит их в окна… Видимо, здесь ничего не жгли… Больше в городе делать было нечего. Поехали в казарму. Был пятый час. В казарме все уже было готово к отъезду. Ждали нас. Хосе рассказал, что с фронта нас вызвала Маша. Это было уже в последнюю минуту, когда командующий войсками Малагского фронта садился в машину. Артур договорился с Хосе, что отряд немедленно выедет на Велес-Малагу, а мы заедем в госпиталь за нашими ранеными и за семьей шофера Паскуаля. Через минуту мы мчались по горной дороге в военный госпиталь. Там осталось двое наших бойцов. Кое-где слышалась перестрелка, но фашисты, видимо, еще не вошли в город. Наверно, там начали хозяйничать местные реакционеры. Потом мы узнали, что танки фашистов в это время были в пяти километрах от окраины Малаги, но на ночь глядя командование не рискнуло вводить в город войска.
Госпиталь находился высоко в горах, километрах в пяти, во всяком случае, фашисты добрались бы туда в первый же день. Там еще никто ничего не знал. В последние три дня раненых не привозили. Врач сбежал. Осталась только сестра. Бедная женщина металась по палатам, не зная, что предпринять и не смея отлучиться. Продуктов утром не привезли, и все чувствовали, что положение резко ухудшилось. Теперь события развертывались по минутам. Было около семи часов вечера. Малейшее промедление могло поставить нас в безвыходное положение. Артур быстро прошел в палату и бегло оглядел ряды тесно стоявших коек, отыскивая наших бойцов. Они сразу заметили нас и поднялись навстречу. Сначала бойцы очень обрадовались, но тут же почувствовали, что произошло что-то неладное. Ничего не спрашивая, они начали собирать свои вещи. К нам подошла сестра. Она растерянно смотрела на больных, уходящих без спроса, но промолчала.
— Скажи всем, — обратился ко мне Артур, — что город оставлен. Раненым надо уходить, кто куда может… Пусть тем, кто не может ходить, помогут товарищи…
Я начала переводить. Вокруг нас сразу собрались все, кто мог стоять на ногах. Остальные повернули головы и внимательно слушали, пытаясь постичь, что произошло. Казалось невероятным, что за ними никто не приедет, но это было так. Вся палата пришла в движение. Больные вскакивали с коек и срывали бинты — попасть к противнику с огнестрельным ранением означало верную смерть. Некоторые молча и угрюмо собирали вещи. Отовсюду сыпались проклятья и возгласы отчаяния. Лежачие беспомощно озирались на товарищей, не смея просить о помощи: большая часть раненых сами еле держались на ногах. Сестра в отчаянии выбежала из палаты и вернулась с одеждой и пачкой бинтов. Некоторые бойцы пошли с ней, чтобы принести одежду другим.
Волнение вскоре улеглось, хотя вспышка и была бурной. Раненые были настоящими бойцами и умели держать себя с достоинством. Потом сестра начала раздавать лекарства и хлеб. Пока они одевались, она подошла ко мне. Никогда не забуду ее глаз, скорбных и возмущенных одновременно.
— Вы понимаете, остаются самые тяжелые. Они не могут обойтись без помощи, без ухода, без врача… Они погибнут…
Сестра прижала руки к груди и замолчала. Я тоже молчала. Ответить было нечего.
— Пора ехать, — напомнил мне Артур.
Услышав, что Артур заговорил, раненые замолчали и повернулись к нам. В их глазах засветилась надежда: может быть, командир предложит выход из положения. Я не могла им сказать, что речь шла всего-навсего о прощании, и не могла повернуться к ним спиной и уйти. Нельзя уходить, когда на тебя так смотрят десятки горящих глаз. Никто ни о чем не просил, они только смотрели, а я не находила в себе сил повернуться и выйти. Так мы и стояли, пока Артур не приказал отправляться к машине.
Стало темнеть. На восточной окраине большое скопление беженцев. Нам едва удалось проехать по запруженным улицам. На шоссе в Мотриль, казалось, устремился весь город. У небольшого, запертого на все запоры дома машина остановилась. Паскуаль выскочил и принялся колотить кулаками в двери. Ему долго не открывали, наверно, боялись. А время шло, перестрелка начиналась то в одном, то в другом конце улицы. Наконец, дверь открылась, и Паскуаль вошел в дом. Через несколько минут он вышел и молча сел за руль.
— А жена? — спросила я.
— Она не поедет, у нее больна мать, а младший сын еще грудной…
— Постой, — сказал Артур и, вынув из кармана, протянул Паскуалю пачку денег. — Это твоя получка. немного вперед. Ей на первое время хватит.
Паскуаль обрадовался, взял деньги и опять кинулся в дом. В это время перестрелка началась и на соседних улицах. Мы не стали выяснять обстановку, и как только Паскуаль сел за руль, машина тронулась. В нескольких километрах от города мы нагнали отступающие войска. Комиссар Боливар с группой коммунистов из горкома и небольшим отрядом пытался восстановить порядок в рядах отступающих и сформировать отряды для арьергардных боев. Но прежде им пришлось вести настоящий бой с анархистами, хотевшими захватить транспорт и улизнуть в тыл вместе с оружием. Повернуть их лицом к фронту никто не смог бы, но транспорт и оружие отбирали, тем более, что многие солдаты готовы были укрепить заставу, если дадут оружие. Боливар сказал, что в городе республиканских войск уже не осталось.