Разведка боем

Воронин Андрей Николаевич

– России от твоих забот не жарко и не холодно, – злился Рудаков. – Все равно, что киту дать таблетку витамина С. А вот дело наше с тобой загнется быстро.

Через месяц Кормильцев отправил в действующую на Кавказе группировку несколько ящиков новейших американских антибиотиков. Рудаков окончательно возмутился и сообщил, что не собирается в одиночку финансировать развитие бизнеса.

Друзья разругались окончательно и бесповоротно. Разделили свои кафе поровну и зажили каждый отдельной жизнью. Дальше случилось как

в сказке, где добрые дела вознаграждаются, а у себялюбцев все обращается в тлен.

Рудаков затеял модернизацию своих кафе,. взял большой кредит. Но главный подрядчик его кинул, и дело посыпалось как карточный домик.

Кормильцева, наоборот, ждали приятные сюрпризы. В руководстве «крышевавшей» его братвы тоже нашлись патриоты. Бизнесмена известили, что он может пока прекратить регулярные выплаты процента. Но это было еще не все: по соседству с одним из его кафе ударными темпами возвели новый корпус одного из московских институтов, и прибыль с «точки» сразу же утроилась.

Кормильцев увидел в этих переменах перст Божий. Выучил молитву «Отче наш», стал регулярно посещать церковь и в следующий свой визит в Чечню повез уже иконки и ладанки. Оказалось, что там этого добра хватает, каждого солдата успели уже снабдить, да еще на складах лежат нетронутые партии.

Накладка Кормильцева не обескуражила.

Скоро ему представилась возможность оказать помощь конкретному пострадавшему. Он случайно узнал про человека, доставленного из Чечни в ожоговый центр. Заехал навестить его и содрогнулся при виде жуткой лилово-красной корки, запекшейся на лице, начиная почти от самых глаз.

Кормильцеву разрешили ознакомиться с документами – так бизнесмен узнал, что пострадавший был контрактником и находился в вертолете, сбитом в тридцати метрах над землей. Остальные погибли, выжил только он один.

Еще в документах значилось, что пациент ожогового центра – бывший детдомовец. Родни у него не обнаружено, прописан он в заводском общежитии провинциального городка.

Движимый состраданием, Кормильцев даже поселил на время Николаича в собственной квартире. Правда, жена с детьми на следующий же день уехала на дачу. Объяснила, что не в силах находиться рядом с этим жутким типом и детей ни за что не оставит.

– Не хочу, чтобы им потом снились кошмары.

– А если бы со мной такое случилось? Ты бы их тоже увезла от меня?

– Ты им отец. А это чужой человек. Ничего страшного – машина, слава Богу, на ходу. Буду отвозить их в школу и забирать обратно.

– Он же все поймет. Ты наносишь человеку моральную травму. Человеку, который защищал будущее твоих детей.

– Ты можешь жить высокими материями. А я первым делом смотрю, что для них полезно, а что вредно. Это моя мораль и моя религия.

«Чужой человек» не проявлял желания стать своим, не шел на контакт с Кормильцевым. Молча, неторопливо ел вместе с ним бутерброды с семгой и черной икрой, пил французский коньяк. Хозяин не задавал вопросов, чтобы контрактник не подумал, будто от него требуют отчета в качестве компенсации за приют.

Сам рассказывал о себе, своем бизнесе, своих поездках в Чечню. Увлекался, размахивал руками. Говорил о борьбе добра со злом, цивилизации с дикостью. Потом замечал, что собеседник не слушает. Включал телевизор, и постоялец смотрел все подряд: новости, попсовый концерт, баскетбольную игру НБА и ток-шоу о том, хорошо или плохо для женщины быть толстой.

Так прошла неделя. Потом контрактник исчез.

Кормильцев отправился забирать семью с дачи и поскандалил по дороге с женой.

– Человеку как воздух нужна еще одна операция. А он ушел. На расстоянии чувствовал вашу брезгливость.

– Целую неделю она его не коробила, а тут вдруг почувствовал. Тебе эти отморозки скоро станут ближе собственных детей.

– Не сметь! Я тебе покажу отморозков! Пошла вон из машины, доедешь на попутке!

Он высадил жену на полдороге, на обочине Киевского шоссе. Дети норовили заплакать, но сдерживались. А Кормильцев поставил кассету «Любэ» и приказал подпевать вместе с ним.

К намеченному сроку операции контрактник как ни в чем ни бывало появился в больнице, на деньги Кормильцева ему благополучно пересадили новую порцию кожи.

Именно в это время впервые прошла информация об аресте в Чечне замкомполка Анатолия Тарасова. Оказалось, что следствие уже близится к концу, и офицера обвиняют в убийстве двух сестер-чеченок во время допроса.

«Кто же так подставил мужика? – недоумевал Кормильцев. – Мало ли что на войне творится, не всякий же сор выносят из избы. Кому из начальства он не угодил, что дело так раскрутили, до суда довести собираются?»

Вторая операция у контрактника прошла тяжелей. Его оставили в больнице – следить за тем, как заживает лицо. Кормильцев поручил своему заму вести бизнес и регулярно отправлять пациенту передачи с фруктами, а сам отправился в Барнаул, где должны были открыться судебные заседания по тарасовскому делу.

* * *

На триста шестом километре от Красноярска желтый «Икарус» высадил сразу всех пассажиров. Они чуть углубились в лес – ровно настолько, чтобы не привлекать внимания с трассы.

Стали ждать. Большинство не захотели отказываться от привычной одежды – костюмов, хорошей обуви и дорогих часов. Вели себя как на прогулке, курили, поблескивая золотыми перстнями и кольцами. Рассчитывали проветриться на природе и к концу дня попасть обратно в город.

Эти люди не привыкли работать на местности, их стихией были улицы и переулки, дворы и подворотни, лестницы и крыши. По части разборок они не имели в городе достойных конкурентов и собирались успешно применить свой опыт.