Разведрота
Шрифт:
– Как это, пап, отслужил?
– Тебя комиссуют по ранению… Ты вообще-то понимаешь, что с тобой было? Ты одной ногой в гробу стоял, тебя еле вытащили…
Отец заметно побледнел, вытер лоб платком. Гешке на мгновение стало его жалко.
– Знаешь, мне так хочется повидаться с ребятами, – сказал Гешка. – С Гурули, с Игушевым.
– Я узнавал о твоем Гурули.
– Да?! – Гешка даже приподнялся на локтях. – И что ты узнал?
– Его увольняют из армии, – с сожалением в голосе сказал отец и вздохнул: – Из-за мальчишки этого – Яныш, кажется, его фамилия…
–
– Ему повезло, – добавил отец. – А могли бы и под суд отдать.
– Но за что?
Отец многозначительно развел руками и стал протирать стекла очков о подол халата.
– Халатность, сынок, ротозейство…
– Ротозейство? – удивленно повторил Гешка, оглянулся, будто хотел увидеть в поддержку негодующие взгляды. – Зачем на него наговаривать?.. Помоги ему чем-нибудь, папа! Гурули мне жизнь спас, я все помню!
Отец покачал головой:
– Нет, Гена, ты не можешь этого помнить. Ты пятеро суток был без сознания… К сожалению, прапорщик оставил тебя одного на произвол судьбы.
Он положил свою ладонь сыну на лоб, и Гешка вдруг расплакался, прижавшись к ней щекой.
– Я хочу его увидеть, – всхлипывал Гешка. – Ты же генерал, пап, сделай что-нибудь, очень прошу тебя…
Отец молчал.
Когда Гешке разрешили вставать и он с трудом дошел до окна, то с удивлением увидел, что госпитальный дворик засыпан снегом. Несколько парней в коричневых длиннополых халатах расчищали фанерными лопатами дорожки. Потом на эти дорожки выкатились коляски с безногими. Безногие сначала кидали друг в друга снежками, а потом стали ездить по дорожке наперегонки. Один из них выделывал с коляской настоящие цирковые трюки: вращался на месте, выписывал восьмерки, вставал на одно колесо. Наверное, очень долго тренировался.
В синем свете фонарей дрожал зыбкий тюль из снежных хлопьев.
Гешка спросил у Жоры:
– А куда девают вещи раненых?
– Какие вещи?
– Ну, скажем, куртку, брюки… Или то, что было в карманах?
– У тебя что-то пропало?
– Не то чтобы пропало… – засмеялся Гешка. – Так, мелочь.
– Должны были переслать или передать.
– Мне?
– Тебе или родственникам.
«Неужели я оставил письмо Кочина в кармане куртки? – вспоминал Гешка. – Неужели я его не сжег?»
За два дня до Нового года Расиму Абдуллаеву исполнилось двадцать. Накануне этого события, когда Расима увезли в перевязочную, Жора предложил:
– Надо подарить ему книгу.
Они немного поспорили о том, какой шедевр мировой литературы сможет отвлечь Расима от грустных мыслей. Наконец пришли к единому мнению: целиком положиться на тонкий вкус Наденьки, на ее чуткое сердце. Наденька охотно согласилась подыскать Расиму книгу и в тот же день сходила в местный военторг. Наутро она принесла в палату две книги, обернутые в целлофан. Одна про происки ЦРУ, вторая – «Повесть о настоящем человеке». Жора размотал целлофан, книгу о происках швырнул на подоконник, а повесть аккуратно подписал и снова обернул. Наденька, ожидая оценки своей деятельности, стояла на пороге палаты. Жора сказал ей, что тыщу раз ее целует.
Книгу Расиму вручил Гешка, пожал его вялую ладонь, сказал что-то вроде того, что надо крепиться.
«Идиот!» – отругал тут же себя в уме, с тоской понимая, что совсем не умеет сказать человеку простые и искренние слова.
Расим взял книгу, мельком взглянул на нее и положил на тумбочку.
– Спасибо, – сказал он. – Я это уже читал, – и повернулся лицом к стене.
Сказал, как отрезал. Праздника не получилось. К Надюшиному пирогу Абдуллаев не прикоснулся. Жора, накрывшись одеялом с головой, кашлял, будто его душила астма, и извивался на койке. Гешка целый час простоял у окна.
Как-то в палату зашел молоденький офицер с черным чемоданчиком в руке.
– Простите, – очень смущаясь, сказал он. – Кто из вас будет рядовой Ростовцев?
– Я Ростовцев, – ответил Гешка и сел на койке. «Принесли мои вещи!» – предположил он.
– А я лейтенант Зубов, – представился офицер, приятно улыбаясь, и добавил: – Корреспондент военной газеты. Можно мне с вами немного поговорить?
Гешка пожал плечами, переглянулся с Жорой и Расимом, сел, выпрямив спину, как на осмотре у врача, а лейтенант раскрыл свой чемоданчик, достал оттуда блокнот, ручку, положил чемоданчик на колени, используя его как стол.
– Мне порекомендовали написать о вас очерк, – торопливо говорил Зубов. – Сейчас афганская тема, сами понимаете, интересует многих… Я буду задавать вам вопросы, а вы постарайтесь отвечать подробнее. А я буду записывать.
– А кто порекомендовал? – спросил Гешка, краем глаза заглядывая в лейтенантский блокнот, где были записаны вопросы.
– Профессиональная тайна! – ненатурально рассмеялся Зубов, склонился над блокнотом и зачитал: – Скажите, с чего начался ваш путь в Афганистан? Что сказал ваш отец, провожая в армию?
– Что сказал? – углубился в память Гешка. – Ничего не сказал. Он в это время в Будапеште был.
– Ну ладно, – лейтенант стал покусывать кончик ручки. – Давайте напишем так: перед отлетом в Афганистан ваш отец, генерал, ветеран Вооруженных Сил, сказал: «Служи так, чтобы мне никогда не было за тебя стыдно!» Хорошо?
– Он так не говорил, – ответил Гешка.
– Ну пусть именно так не говорил, – сразу же согласился Зубов. – Но ведь мог же сказать, да? Против истины мы не идем.
Гешка не стал возражать. Он еще не совсем понимал, что нужно корреспонденту.
– Вы знаете, – сказал Зубов, прищурившись, глядя куда-то в окно, – я хотел бы вставить в очерк такой эпизод: ваш отец поднимает трубку и говорит военкому: «Прошу вас не принимать во внимание мое положение и направить моего сына в Афганистан».
– Зачем? – не понял Гешка.
– А как же еще? – заулыбался Зубов. – Иначе сын генерала никак не сможет попасть в Афганистан.
– А я попал иначе, – ответил Гешка.
– Ну, это все детали, – поморщился лейтенант. – Не в том суть, что именно сказал ваш отец, мы же не отчет со съезда пишем, а очерк. У нас есть право на домысел… Такой теперь вопрос: кто обучал вас боевому мастерству?