Развертывающееся значение
Шрифт:
?: Я нахожу, что есть какое-то различие между общностью и общением, поскольку на более глубоком уровне нет нужды общаться, поскольку есть осознание общности.
БОМ: Да. Это — более фундаментальное…
?: А разве мы не настолько же определены тем, что говорим, чем мы не являемся, насколько тем, что говорим, что мы есть? Одна из вещей, которые мы запрограммированы говорить, это то, что мы — не Бог, или мы — не «Я есть». Следовательно, само по себе это — ограничение. Следовательно, поскольку мы говорим, что мы — не что-то, нам приходится говорить, что мы — что-то другое, и это ведет к…
БОМ: Это усложняет. Но видите ли, к тому же сам язык говорит, что я есть это. Значение находится там без того, чтобы мы это говорили, потому что оно было там так долго в человеческом состоянии. Теперь
?: Но человек как Бог на земле особенно важен в осознании того, зачем наши жизни — на этой планете. Если мы отбросим эго, универсализируя человека до такой степени, что он становится измерением «Я есть то, что Я есть», являющегося силой, которую мы представляем, мы будем отрицать частное, а затем и сама причина для нашего бытия здесь прекратит быть.
БОМ: Да. Ну, мы не хотим отрицать частное, но хотим увидеть, что некоторым образом, кажется, здесь есть опасность в придаче ценности универсального частному. В некотором смысле это может быть правильно. В некотором смысле частное — это выражение универсального — развертывание, — но функция программы склонна делать частное центром всего, как будто оно — универсальное «Я есть». Вы видите, я думаю, что это — опасно. Вот то, что я называю источником эгоизма. Это — очень деликатный вопрос, поскольку мы не хотим стирать частное, пытаясь с ним справиться.
?: Разница между эго и эгоизмом, я полагаю, достаточно ясна для всех. Я думаю, это очень важно для нашей дискуссии. Это пролегает по линиям, которые описал Джеймс, являющимся функциональной организацией сознательной части чьего-либо мира. Эгоизм — идентификация чьих-либо сознательно принятых образов и интересов с целым: что это первоочередная вещь, и всему остальному следует ей подчиняться. Это различие должно быть совершенно ясно, чтобы у нас могла быть эта частная форма эгo без того, чтобы поддаваться обесцениванию и идентификации, которая следует через эгоизм.
?: Эго говорит: «Я здесь». Эгоизм говорит: «Я прав». (Смех.)
?: И, кстати, говоря о Моисее, идолопоклонство было величайшим грехом. Идолопоклонство, рассматриваемое как принцип, кажется безумием. Идентификация целого с частной частью — вы берете быка или другой предмет и поклоняетесь ему, будто это Бог, — но это ведь не целое. Это величайший грех. Это фрагментация.
?: Возможно, центральная проблема религии как средства охвата целого и позыв эго к тому, чтобы стать эгоистическим, присходят из чистого факта восприятия, т. е. я сижу вот здесь, в центре вселенной моего восприятия. Все окружает меня, и, следовательно, я начинаю думать обо всем как о связанном со мной в центре поля моего восприятия. А религия каким-то образом была изобретена для того, чтобы служить этому противовесом. И поэтому, фактически, то, что там произошло, — это напряжение, так никогда толком и не разрешенное, между ними двумя. Но меня поражает это слово «общность», которое продолжает здесь у нас возникать. Поскольку раз есть общность, настоящее, как я полагаю, слияние между двумя людьми или сплав сознания, центр этого эго, центр этой вселенной сдвигается откуда-то из-под моей кожи в новое пространство между мной и теми, с кем я состою в общности. И проблема, возможно, начинает смягчаться.
БОМ: Да. Я думаю, то, что я пытался сказать здесь, это то, что нам надо увидеть, можем ли мы растворить эту проблему, а не разрешить ее.
?: Я просто вспомнил, что вы говорили о том, что все имеет значение — стол, например, — но что мы определили себя как единственных объектов, обладающих этим процессом свертывания с более глубоких уровней значения, свертывания снова с сома-значимым и значимо-соматическим, и в бытии сознательным. Это почти как будто у стола с этим нет проблемы — с обладанием значением. И в нашем сознании, в моем сознании я становлюсь самосознающим; я имею в виду самосознание в узком смысле моего значения. И у нас есть это орудие мысли — я не знаю, для какого использования нами оно предназначалось, — но это — орудие мысли, которое я применяю не в том месте. Поэтому я своими мыслями пытаюсь углубиться в глубины этого колодца значения, где этого, возможно, не следует делать.
?: А не следует ли доверять значению целого для того, чтобы продвигаться сквозь часть и доверять бытию в настоящий момент? Я не знаю; я никак не могу по-другому этого увидеть.
?: Это как будто я каким-то образом определяю существо предикатом. Это вопрос того, каким образом осуществляется внимание. Если я собираюсь придать предикат к «Я есть», то мое внимание направлено не туда. Но «Я есть» будет определено предикатом сквозь меня. Это означает, что я созидаю; я никак не могу остановить созидания под-целых, и с этим все в порядке, коль скоро моя идентификация — не в тех под-целых. Я несу за них ответственность — за те вещи, которые делаю явными. Но «Я есть» — не то, что я пытаюсь определить предикатом. Оно будет определено через меня и тогда станет моим другом, моим домом, и значит это — вопрос того, куда я смотрю. Я принимаю, что то, как я думаю и поступаю, в некотором смысле, — значение, и я буду находиться либо на грубом, либо на тонком уровне, в зависимости от моих отношений с «Я есть». И коль скоро я это принимаю, я буду создавать под-целые, но я не хочу относиться к этому как ко мне.
?: В некотором смысле, это очень просто. Нашей перспективой должна быть цельность.
БОМ: Да.
?: Намерение — цельность, но нам приходится жить как частностям.
БОМ: Да. Ну, нам следует свести все это воедино. Теперь я думаю, мы могли бы сказать, что мы — проявления универсального, каждый из нас, и мы вынуждены вступать в контакт с этим, чтобы мы смогли поднимать вопрос, можем ли мы объединить научное и религиозное отношения, начав исследовать — не на основе знания, а подняв вопрос: может ли цельность быть предметом свободного и неискаженного исследовения? Правильно? Что является интересом как религии, так и науки. Нам следует начать исследовать. Например, мы говорили о том, что может существовать универсальная энергия, пронизанная разумностью и любовью, являющаяся почвой всего — без веры и без неверия. Я предположил, что произнесение имени «Я есть» обозначает эту универсальную энергию. Теперь, возможно ли человеческому существу или группе человеческих существ в действительности вступить в контакт с этой универсальной энергией или же осознать этот контакт? Вот это действительно вопрос. Если это действительно возможно, тогда эгоизму следует уйти, правильно? Я думаю, что это — на самом деле то, к чему стремятся религии, и мы говорили о том, помогут ли различные способы формулирования религий или нет. Но я считаю это очень серьезным исследованием, и мы не можем таким вот образом улаживать эти вопросы. Но это — часть эволюции человеческого сознания. Т. е., например, понятие Бога первоначально было довольно ограниченным, а затем появилось понятие этого универсального Бога; но возможно, что этому понятию нужно развиться или возникнуть с помощью дальнейшего исследования.
?: Но проблема исследования целого — в том, что вы не можете концептуализовать его.
БОМ: Нет, не можем.
?: Это привело бы к парадоксу, и это привозит к парадоксу.
БОМ: Да. Исследование заключается в том, приведет ли это к танцу сома-значимости…
?: Это критически важно, да.
БОМ:…который доведет его до целого.
?: Я бы хотел здесь добавить, что концептуализация может быть для нас лишь средством соприкосновения с целым, с универсальностью. Мы можем испытать это целым нашего бытия, а не просто мозгом. И поддаваясь более полно нашей собственной природе, мы начинаем осознавать ту чувствительность, которая может создать непосредственный опыт целой энергии и процесса, работающего через нас. И через это мы получаем все больше и больше опыта целого, которое охватывает все. Поэтому концептуализация — очень бедная, маленькая частичка.
БОМ: Да. Я бы только сказал, что концептуализация имела очень большое воздействие, на которое нам следует обратить внимание. Теперь вы видите, я думаю, что нам важно в этом исследовании не определять ситуацию так, чтобы прервать дружбу. Нам следует сказать, что разные люди подходят к этому разными путями, и каждый из нас должен уважать то, как к этому подходят другие понимаете, поскольку один может сказать, что полезно приписывать Богу те качества, которые ограничены, что это помогает как метафора, а другие могут сказать, что это не так. Я думаю, мы начинаем с уважения к подходу друг друга. В духе дружбы мы можем затем обратиться к основному вопросу — неким образом нам надо вступить с этим в контакт за пределами концепта — к вопросу этой универсальной энергии, всем нашим бытием.