Развод по-французски

Джонсон Диана

Надо ли говорить, что на предпоследнем курсе Роксана отправилась за границу, правда, не в Париж, а в Экс-ан-Прованс. Она была в восторге от города, хотя там толклось такое множество соотечественников, что ей не удалось попрактиковаться с французским. Все равно, когда она вернулась домой, у нее был довольный, слегка таинственный вид, словно она не осмеливалась делиться с нами опытом по части гусиной печенки, улиток и любовных приключений. Я воображала, что именно любовные приключения придали ей самоуверенность и светскость, но я ошиблась. Она была счастлива, что научилась различать романский стиль и готику и читать «Пари-матч». Теперь жизнь в Санта-Барбаре казалась ей пресной.

Рокси познакомилась с Шарлем-Анри, когда

с друзьями совершала пешие переходы в Пиренеях. Он был идеальным французом: худощавый блондин с вьющимися волосами, свитер, живописно завязанный на груди, и... кажущееся полное безразличие к женскому полу. Они переписывались два года после ее возвращения в Калифорнию. Потом, когда Рокси решила остаться в университете на дополнительный год, Шарль-Анри приезжал к нам в гости и покорил всех. Еще бы! Так ловко гоняет мяч на корте, такой высокий (повыше наших-то, заметила Марджив) и вдобавок в совершенстве владеет английским. В то время никто из нас не видел живого француза. Надежды относительно Рокси соединились с нашим невежеством, и мы безоговорочно одобрили ее выбор. И не ошиблись: он в самом деле очень, очень мил и неплохой художник. Шарль-Анри всегда держал себя хорошо, во всяком случае, учтиво и независимо. Эта учтивость и независимость как раз и раздражали Рокси. Он и теперь повел себя хорошо, если учесть, что именно он сбежал из дома с замужней чешкой-социологом — так мы теперь называем разлучницу, хотя это и не совсем справедливо.

Предательство по отношению к родным обычаям и культуре — откуда это у Рокси? Разве ей плохо жилось в Америке? Почему она предпочитает Toussaint Дню Всех Святых? Разве это не одно и то же? Я не могу разделить ее преклонение перед всем европейским. Я вижу в Европе много плохого. Это моя беда, мое проклятие. Даже когда я была маленькой девчонкой, мне недоставало одной привлекательной женской черточки — легковерия.

4

Я говорю о том ужасе, который охватывает ее, когда она видит себя оставленной тем, кто дал клятву беречь ее.

«Адольф»

Насколько мне известно, Шарль-Анри не давал о себе знать всю неделю. Роксана не заговаривала о нем и держалась подчеркнуто спокойно. Она показывала мне Париж и водила к своим друзьям. Семья Шарля-Анри тоже ничего не знала, но Рокси волей-неволей придется сказать им, что стряслось. В воскресенье после моего приезда его родные ждали нас к ленчу, и она приедет без мужа.

Свекровь Роксаны, мадам Персан, живая, энергичная матрона лет под семьдесят, взяла за правило каждое воскресенье собирать у себя своих пятерых детей с их семействами. В этот круг попала и я на время пребывания в Париже. Сама Сюзанна Персан — невысокая, белокурая общительная женщина (француженки за сорок сплошь блондинки), зато потомство у нее рослое и спортивное: Фредерик, Антуан, Шарлотта, Ивонна и Шарль-Анри, самый младший. Все они красивы, отлично одеваются и не расстаются с сигаретами. Месье Персан, как я слышала, управлял заводом, который что-то там производил — не интересовалась, что именно. Сейчас он ушел со службы и проводит все время в Польше или Румынии вместе с другими отошедшими от дел французами, консультируя восстановление заводов и ремонт оборудования. Мне не довелось повидать его. Он не приезжал на свадьбу Шарля-Анри. Видимо, события, касающиеся его младшего сына, не стоили того, чтобы тащиться за океан. Или ему просто не нравятся американцы. Нам это не известно.

В будние дни Сюзанна живет в просторной квартире в доме прошлого века на улице Ваграма. Стены у нее увешаны потемневшей масляной живописью, какую нередко коллекционируют в Санта-Барбаре, наследственными гобеленами, набором фаянсовых блюд. Мебель, сохранившаяся со времен Людовика XV, покрыта выцветшей парчой и потертыми вязаными чехлами. Кривизна линий и осыпающаяся позолота, эти следы былого величия, усиливают впечатление похожести на пришедший в упадок мотель где-нибудь в Нью-Джерси. На взгляд американца, впервые попавшего во Францию, обстановка чересчур вычурна и претенциозна, и лишь потом он смекнет, сколько Людовиков было их королями, — значит, здесь это норма.

У Сюзанны под Шартром есть также уютная вилла с теннисным кортом, где на уик-энд собирается семья. С кем бы из французских пар я до сих пор ни познакомилась, у каждой есть по меньшей мере три недвижимых собственности — две в деревне (по одной с каждой стороны) и парижская квартира. Шато под Шартром не является наследственным владением, передающимся от поколения к поколению от самого Карла Великого. Оно приобретено в 1950 году в результате удачного дельца, которое провернул месье Персан.

Итак, в воскресенье Рокси, Женевьева и я сели в электричку, идущую в Шартр. На Женни было нарядное темно-синее платьице и белые носочки. Рокси отчаянно нарумянилась, а я по ее указанию взяла теннисную сумку. По сей день помню эти яркие румяна, которые понадобились сестренке, чтобы показать, как ей хорошо, и скрыть мрак и тревогу, поселившиеся в ее сердце.

Французские родственники Рокси по-прежнему называли ее l'am'ericaine, подразумевая, видимо, что свойства ее характера типичны для всех остальных ее соотечественников, причем как в положительном, так и в отрицательном смысле: откровенность и бестактность, порывистость и неосторожность, щедрость и мотовство, самобытность и неотесанность. Она заработала хорошие очки в их глазах на своих успехах во французском и покорила их сердца намерением обратиться в католицизм.

— Вы, конечно, протестантка, милочка, — заметила мадам де Персан при первой же встрече. — Хорошо, что не что-нибудь экзотическое, например, квакерша.

Рокси не снесла оскорбительного замечания. Дело касалось веры.

— Президент Герберт Гувер был квакером, — возразила она.

— Да, разумеется, выдающийся президент, — поспешила вежливо согласиться мадам де Персан, словно всегда помнила этот важный факт. Однако вопрос повис в воздухе.

— Мои родители конгрегационалисты, — объяснила Рокси, но свекровь все равно казалась озадаченной. Потом, очевидно, решила, что не стоит вдаваться в особенности вероисповедания, о котором она впервые слышит, и переменила тему. Персаны вообразили, что обращение Рокси в католицизм проистекает из чувства долга перед супругом. Поскольку ей предстояло убить в себе зачатки суровой протестантской природы, это рисовалось им определенной духовной жертвой. В сущности же католицизм вполне устраивал Рокси, особенно нравилась ей музыка и пышные одежды священников. Честер и Марджив были в ужасе.

Мы, молодежь, были удивлены, что принадлежность Шарля-Анри к католицизму тяжким грузом легла на совесть наших родителей, отнюдь не религиозных фанатиков и вообще людей широких взглядов. Неслыханная, уходящая в глубины сердца и истории неприязнь к римскому престолу вдруг выплеснулась наружу, предрекая Рокси ежегодную беременность и ежедневное посещение мессы. Их воображение ярко рисовало бедную девочку в черном, судорожно перебирающую четки, ползущую на коленях к месту чудесного явления Богородицы в Лурде.

— Я вовсе не собираюсь становиться ревностной католичкой, — отбивалась Рокси. — Вам, наверное, приходит на ум Ирландия. Это в Ирландии всем заправляют пасторы, а не во Франции. Французы — те избрали таблетки от похмелья.

— Я хорошо помню, как росли дети католиков, — вторила Марджив. — Они дождаться не могли, когда кончится пятница. Уже в пять минут после полуночи они набрасывались на гамбургеры.

Мы были озадачены нелогичностью их рассуждений — при чем тут гамбургеры?

Марджив объясняла: