Развод. Я не хочу её терять
Шрифт:
Вряд ли.
Бабушка постоянно говорила про соломку, которую можно было бы постелить, знай, где упадешь. Я бы хотела знать, обошлось, вероятно, без огромных ошибок и таких же размеров шишек на лбу.
Но я не знала. Даже не догадывалась.
Замечаю книжку сына, оставленную на моем туалетном столике, и именно она толкает вперед.
Именно она выплескивает наружу всю мою обиду, всю боль, которую он нанес мне. И сколько еще ее будет вылито на сына, который ни в чем не виновен, но страдать
Жгучие слезы размывают зрение, но это мне не мешает.
Я вытаскиваю чемоданы из-под кровати и подхожу к шкафу.
Рубашки, брюки. Футболки… Все это мелькает и застревает как занозы в глазах.
Хватаю вешалки и бросаю на пол.
Мне хочется все это разорвать. На куски порезать и оставить в чемоданах. Но я этого не делаю. Я не могу так обращаться с вещами, мамино воспитание.
Забираю свои вешалки, почему-то сейчас это казалось важным, показать их принадлежность, и бросаю вещи внутрь пластиковых емкостей. Все подряд. Все, что определяю как мужская одежда. Без разбора.
Следом вынимаю полки из комода с бельем, носками. Высыпаю содержимое туда же.
– Пропади все… К черту тебя, – запыхавшись, я продолжаю носиться по комнате.
То здесь, то там нахожу его безделушки. Выгребаю из ванной средства гигиены в пакет.
– Пусть все забирает.
Даже его именную кружку отправляю в чемодан.
С каждой собранной вещью я чувствую, что и от меня откалывается по куску.
То ли грязь отваливается, то ли душа в клочья разбитая сыплется на пол.
В шесть утра я уже тяну за собачку молнии и закрыв оба чемодана, ставлю их у стены в спальне. Там же я поставила пакеты с обувью и куртками. Все не влезло в две сумки. Плевать. Десять лет не так просто определить в пару чемоданов.
В шесть пятнадцать я ощутила глубокое опустошение и снова сорвалась в пропасть неверия.
Наворачивая круги по гостиной, я остановилась и села в угол дивана. Прижалась к спинке, подтянула к груди колени и закрыла глаза.
Усталость давала о себе знать, и боль стала ослабевать, уступая место слезам, которые будто убаюкивали. И в итоге я уснула, откинувшись головой на изгиб спинки.
Меня пробудило прикосновение. Мягкое. Нежное.
Его пальцы легли на щеку и прошлись до самой шеи.
– Почему ты спишь здесь, малыш? – тихий шепот вывел из состояния сна, и я открыла глаза, сталкиваясь с его голубым океаном фальши и предательства.
Раньше его глаза были чистыми озерами, в которых я плескалась от любви. Теперь они были полны грязи и мерзости.
Он смотрел, любуясь мной, улыбаясь, а я больше не видела правды. Каждое слово теперь оспаривалось и причиняло боль.
Увернулась от прикосновения и подняв руку, откинула его ладонь.
Игорь сидел рядом и посмотрел на свою кисть, которую я откинула.
– Настя? – удивлен?
Да, он был удивлен и поражен моим жестом.
Я быстро встала, чтобы не находиться так близко. Чтобы учиться дышать кислородом, а не им.
– В чем дело?
– Ты скажи.
– Хорошо, как только ты мне пояснишь, о чем речь.
Он выглядел спокойным. Думает, буду ходить вокруг да около?
Удалил сообщение и решил, что я не видела ничего? Решил, что все обошлось?
– О твоей дочери? – я задумываюсь будто и правда решаю, о чем вести диалог. – Да, я думаю, мы поговорим о ней, Игорь.
Шок.
Он пронесся по его лицу со скоростью света и канул в черную дыру.
Потрясающе.
– Насть…
– Не смей мне лгать. Не смей, даже пытаться, понял? – сразу предупреждаю его.
– Господи, да о чем лгать?
– Я твое сообщение прочитала. Видела, как ты его удалил и прислал новое.
– Ну разумеется, удалил. Чертов телефон исправил, представляешь? – хмыкает.
– Я ввела порядка сотни ошибочных слов. И ни одно, мой телефон не исправил на «дочка». Представляешь?
– Так все дело в смс? В чертовом смс?
– Ага, – щурюсь и понимаю, на что начнет давить. Но нет, мне в голову приходит идея. – Дай телефон.
– Мой?
– Твой. Дай мне его, Игорь, – протягиваю руку и беззаботно жду.
– По-моему, ты не в себе сегодня.
Почему-то на смену злости приходит странное спокойствие. Оно слегка пугает, но я даже улыбаюсь, смотря на его бегающие глаза. Но на самом деле мне хочется смеяться.
– Да, я не в себе. И я прошу тебя дать свой телефон.
– И зачем он тебе, – он улыбается в ответ.
Господи, он даже не думает, что я серьезно. Он этого не понимает, надеясь, что все прекратится как буря в стакане воды.
Только он не учитывает одного. Что если для того, чтобы остановить бурю ты выливаешь воду из стакана, то у тебя останется пустая стекляшка.
– Попробую из «сына», получить «дочь». У тебя ведь вышло.
– Знаешь, милая, – опускает плечи и трет руками лицо, – я здорово устал. Ехал к тебе всю ночь. Я хочу спать и…
– Тогда иди, – соглашаюсь с ним. – Иди спи. Отдыхай. Делай что пожелаешь.
Так много безразличия в моем голосе, что самое холодно от него.
– Мы поговорим с тобой позже.
Делает шаг ко мне, но я, грозя пальцем, останавливаю.
– Стой на месте.
– Настя, – он хмыкает и закатывает глаза, будто считает мое поведение детским и капризным. – Мы все обсудим. Это все просто ерунда и ты это знаешь. Я люблю тебя, милая.
Признание будто скрежет металла о металл. Передергивает всю. А он разворачивается и идет в спальню.