Разводящий еще не пришел (др. изд.)
Шрифт:
— Пойдем посидим у берега. — Он первым спустился вниз. Она разбежалась и, смеясь, повисла у него на плечах.
— Я не верю. Санечка, ревнуешь, ну скажи — ревнуешь?
— Нет, нет. — повторил Околицын и вдруг обнял, нашел ее губы, горячие и сухие, прильнул к ним жадно... Лида хлопала по его широкой спине, будто по очень нагретому предмету — тихонько, еле касаясь шинели.
— Вот, — сказал Околицын, — поняла?
— И нисколечко...
Он вновь обнял, теперь целуя в щеки и глаза.
— Нисколечко... нисколечко, — шептала Лида. Ей было приятно, что он целует, что он такой сильный, крепкий. — Хватит, Санечка, хватит...
Они сели. Из-за туч показалась луна. Лида посмотрела на нее, вздохнула:
— Еще десять дней ждать.
Он понял, о чем она говорит: в прошлом году, когда Околицын был на побывке, они договорились пожениться сразу же, как только он уволится из армии. Девушка считала месяцы, потом недели, а теперь вот уже дни...
— Десять, — повторила она и опять посмотрела на луну. — Что ж молчишь, Санечка? — И, не ожидая ответа, начала вспоминать первые встречи.
Голос у нее был чистый, звонкий. Говорила, как после учебы в медицинском техникуме решила ехать в Сибирь, куда-нибудь подальше, в самую глушь, и обязательно в деревню, как с подружкой искали на карте отдаленную точку. Подружку не пустили родители, а она поехала, и здесь никакой глухомани не встретила, а деревня показалась ей слишком большой. И город рядом и стройка — глазом не окинешь...
— Здорово! — сказала она. — Только с твоим отцом не ладила. Знаю, не верил он, что я могу работать, молодая да к тому же озорная. Теперь легче. Михаил Сергеевич уважает молодежь... Ну что же ты молчишь, Санечка? Помнишь, как искали родники? Я тогда тоже не верила, что они когда-то были, и, если бы не ты, ребят не подняла бы на это дело, возможно, погас бы огонек. А теперь смотри, горит!
Действительно, бледно-розовая полоса от лунного света, искрясь, пересекала пруд. Александр видел лицо Лиды, оно тоже как бы искрилось. Он залюбовался ее глазами, большими, наполненными синеватым светом.
— Лида, — робко сказал Околицын.
— Говори, говори, я слушаю. Говори, Санечка.
— Я задержусь в армии...
— Больше десяти дней?
— Да... Ты разве не знаешь, разве не читала газеты? Увольнение задерживается... На Западе не спокойно. Они вооружаются...
— Кто они? — спросила она не сразу.
— Недобитые фашисты...
Она молчала. Околицын сказал:
— Командир отпустил меня только на два часа...
— Значит, не через десять дней? — приуныла Лида.
— Нет.
— А когда?
— Не знаю.
Она подумала: «Откуда же может знать о таких больших делах Санечка? Такие вопросы по плечу начальству».
— Мне что-то холодно, пойдем.
Он помог ей подняться на греблю и, взяв под руку, вывел на дорогу.
— Когда же они успокоятся, Санечка? Неужели они никогда не любили?
Лида умолкла. Околицын взял ее руку, посмотрел на часы. Она поняла, что ему надо спешить в часть.
— Иди, Санечка, меня не провожай, — сказала вкрадчивым голосом: ей не хотелось, чтобы он уходил, очень не хотелось — вот так бы, лицом к лицу, и простоять всю ночь вдвоем. Но у солдата каждый шаг размечен.
— Я пошла...
Он сказал:
— Иди...
Ее уже не было, а Александр все смотрел и смотрел на то место, где стояла Лида, смотрел, и ему чудились запахи ее рук, и в голове отзывалось: «Санечка... Санечка». Страшно тянуло догнать Лиду, еще раз услышать это чудесное слово — «Санечка».
Вдали, видимо возле колхозного клуба, кто-то заиграл на гармонике. Тотчас Околицын услышал голос Лиды:
Миленький, поверь, поверь, Я люблю тебя теперь. Смотри на солнце, на луну, Поверь — люблю, не обману.Околицын улыбнулся, побежал в городок. Возле ворот встретил Цыганка.
— Ты с ней был? — спросил Цыганок.
— Да.
— Везет же сибирякам... Эх, была бы Одесса рядом!.. Тоня моя тоже хорошо поет, но Лида звонче... Слышишь?
Милый мой, хороший мой. Мы расстанемся с тобой. Не грусти и не скучай. Командиром приезжай.— Вот так, Саня, командиром приезжай, — вздохнул Цыганок и постучал пальцем по стеклу наручных часов: — Пошли в казарму, скоро построение на перекличку... Я все бегаю, тренируюсь, советы академика выполняю. Пригодится в жизни. Мечта у меня, Саня, есть такая: попасть на спартакиаду в Москву, а там ведь и Одесса рядом, самолетом один миг...
За окном завывал ветер. Савушке не спалось, впервые за многие годы он не мог сомкнуть глаз.
Савушка размечтался. В переднюю вошли мать и отчим. Он притворился спящим, чтобы потом вдруг встать и сказать: «А мне нонче совсем-совсем хорошо, пойду учиться на тракториста к самому Арбузову». Савушка давно присматривался к этому бывшему солдату и мечтал работать вместе: Арбузов рассудительный, тихий, добрый парень, к нему так и липнут подростки, и он наверняка обучит его, Савушку, управлять трактором.
— ...Вот так, с планом моим не получилось. Задумка-то какая была! И-их, развернулись бы мы! — сказал отчим.
— Не горюй, Митя, и без того живем не хуже других.
— Что ты понимаешь. Добро и деньги приносят человеку полную свободу, независимость. Кумекаю, слава богу, в чем смысл жизни... Выпить хочется, нет ли у нас косушки? Продрог нонче на ветру, там, у водоема... Поищи-ка в шкафу.
Савушка приоткрыл один глаз. Мать поставила на стол четвертинку, подала соленые огурцы и холодную в мундире картошку. Отчим вылил водку в чайный стакан, примерил пальцем, чтобы, видимо, разделить на два приема, но, покрутив головой, опрокинул разом в широко открытый рот, схватил огурец и с хрустом разжевал его.