Разящая наповал Долорес
Шрифт:
Я принес с кухни кубики льда и фужеры, приготовил напитки и поднес их к дивану.
— Терпеть не могу задавать личные вопросы, — сказал я, усевшись рядом с ней, — но этот ваш пес получил домашнее воспитание?
— Не слушай его оскорбления, сладенький! — виновато засюсюкала Долорес. — Он не в состоянии распознать настоящего джентльмена, когда видит его.
Она поднялась, отнесла Бобо на ближайшее кресло и осторожно опустила на сиденье. Песик недовольно поскулил секунд пять, затем снова заснул.
— Вам никогда не приходило
— Бедняжка, он никак не может приспособиться к моим ночным часам работы в клубе, — пояснила она, усаживаясь снова рядом со мной.
— Уж если речь зашла о ночных клубах, как получилось, что сегодня вы не на работе?
— Даже стриптизерка изредка имеет свободный вечер. А я его потратила зря, сидя здесь в одиночестве в ожидании вашего возвращения.
— Знай я о вашем визите, я бы вернулся домой рано и угостил вас своей музыкальной машиной… С какой стати вы удостоили меня своим неожиданным посещением?
— Вы безумно спешили сегодня днем, уезжая из владений Ровака, Эл… Все те восхитительные вещи, которые вы наговорили мне, не выходят у меня из головы, мне захотелось, чтобы вы их еще разок повторили…
— Вы шутите?
— Возможно. Чуть-чуть… — Она повернулась ко мне, на лице ее было серьезное выражение, а темные глаза придирчиво следили за мной. — Ну и потом, вы сказали, что Пэтти убили.
— Таково было твердое убеждение службы шерифа, — угрюмо ответил я, — но сейчас я единственный человек, который все еще ставит свою подпись под этой версией.
— Что заставило остальных изменить мнение? — с любопытством спросила она.
Я рассказал ей про Стерна, про оставленную им записку и про то, как Лейверс заявил, что это решает дело ко всеобщему удовлетворению. Лицо ее все сильнее напрягалось, глаза глядели печально.
— Я не верю, что Пэтти могла сказать, будто она беременна, и пригрозила наложить на себя руки, если он не женится на ней, — тихо произнесла она. — Она была совсем не такой. У нее просто не хватило бы решимости так действовать. Она оставалась наивным ребенком, который всю жизнь прожил под пятой родителей. Он солгал, Эл.
— Я тоже так считаю, — согласился я. — Харв сочинил свое письмо по единственной причине: кто-то приставил дуло пистолета к его виску, пока он писал. Но я должен это доказать, а это очень трудно сделать, несравненная.
— Я вам помогу! — заявила она горячо. Я с сомнением посмотрел на нее:
— Как получилось, что вы так внезапно изменили свое отношение к деревенской кузине? Когда я впервые заговорил с вами о ней, в ответ раздавались одни только шуточки: клуб одиноких сердец и прочая ерунда. Тогда вам эта история показалась необычайно веселой.
— Мне думается, я просто старалась убедить себя, что ничего страшного не могло произойти, — прошептала она. — Знаете, этакая страусиная манера. Боялась принять слишком близко к сердцу случившееся. Можете ли вы это понять?
— Возможно… — Я пожал плечами. — Как вы предполагаете мне помочь?
— Я сделаю все, что вы мне скажете, Эл. Решительно все!
— Не искушайте меня… По роду вашей деятельности вам нельзя быть мягкосердечной. А то, не дай Бог, в самый неподходящий момент вы раскиснете.
— Серьезно, Эл. Скажите мне, чем я могу помочь.
— В данный момент я даже не знаю, — откровенно признался я. — Может быть, вы могли бы рассказать мне про Ровака? Вы знали, что ему принадлежат пятьдесят процентов акций «Клуба счастья Аркрайта»?
Долорес широко раскрыла глаза:
— Нет, не имела понятия. Вы предполагаете, что он имеет какое-то отношение к гибели Пэтти?
— Не непосредственное, — правдиво ответил я. — Но я убежден, что он знает гораздо больше, чем говорит. В этом клубе одиноких сердец есть что-то фальшивое, дутое, а поскольку Ровак является его совладельцем, он не может этого не знать.
— Лично я не могу представить никакой связи между бурлеск-клубом и клубом одиноких сердец, — пожала плечами Долорес. — А вы?
— Я тоже, именно по этой причине я с каждым днем все больше и больше утрачиваю способность соображать… Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Джордж Крокер?
— Нет, не могу припомнить. — Она покачала головой. — А он какое имеет отношение к этой истории?
— Этого я тоже не знаю… Что вам известно о Лумасе?
— Не более того, что я знала, когда вы впервые спросили меня о нем. Он работает у Ровака, следит за его катером, часто бывает в клубе… — Она грациозно пожала плечами. — Вот и все.
— Вы не знаете, был ли он когда-то актером?
— Если и был, я об этом ничего не слышала. Мне он страшно не нравится, не в состоянии найти в нем ничего положительного. Страшный бабник, но это характерно для многих мужчин. Просто я инстинктивно чувствую, что под этой бронзовой мускулатурой скрывается сгусток отвратительно злобного насилия. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Он отсидел пару лет в Сан-Квентине за участие в групповом нападении, — сказал я. — Трудно предположить, что подобный тип способен отличить современный быстроходный катер от обычной ванны. Кстати, Ровак часто пользуется своим судном? Или оно просто стоит на приколе у пристани, украша его владения?
— Он действительно использует катер, — без колебаний ответила Долорес. — Уходит на нем не реже раза в месяц далеко в море на несколько дней.
— Полагаю, нет ничего преступного в том, если Лумас является настоящим моряком, — рассудительно изрек я. — Пожалуй, мне следует снова сходить к Аркрайтам и начать все с самого начала… — Я устало поднялся с дивана. — Думаю, нам нужно выпить еще по стаканчику…
Возвращаясь назад с полными стаканами, я угрюмо думал, что тема моих расспросов не стала яснее, я как блуждал в темноте, так и блуждаю.