Реальность и мечта

Как часто, оглядываясь назад, я задавал себе вопрос: почему моя жизнь сложилась именно так, а не иначе? Почему, когда независимо от моего сознания решалась моя судьба, я делал один, а не другой шаг? Почему, наконец, именно мне выпало стать тем, кем я стал, ведь, быть может, на эту роль мог претендовать иной, более достойный и талантливый человек?

Нет однозначных ответов на эти вопросы. И лишь одно теперь подсказывает мне мой опыт: слишком часто все в жизни повисает на тонкой нити, и человек бессилен и беззащитен перед разверзшейся перед ним неизвестностью… Ах, только бы нить не порвалась!

Когда-то в далеком послевоенном 46-м году мой отец, демобилизовавшись из армии, привез маленький трофейный пистолет: тогда много было оружия. Уж не знаю зачем, я выклянчил его. И в том же году из этого вышла

Приехав в Москву поступать в театральное училище, я вышел из поезда и был застигнут врасплох столичной кутерьмой и многоликостыо. К тому же на Курском вокзале шла тотальная проверка приезжих. Милиционеры и люди в штатском, как говорится, наводили шмон: требовали документы, заставляли развязывать баулы и тщательно осматривали вещи. Меня тоже это не миновало. Подошедший патруль, придирчиво изучив предъявленные мной бумажки, заодно решил выяснить содержимое моего заграничного, тоже трофейного, чемодана. Там находились рубашка, кулек картошки в дорогу, еще какое-то барахло, среди которого лежал аккуратно завернутый в тряпицу пистолет. И вот, стоя над раскрытым чемоданом, я вдруг ретро почувствовал, что именно сейчас, сию минуту должна закончиться моя нормальная человеческая жизнь. А что будет после — бог весть!

Ну, что везешь? — спросил патрульный, указав на тряпицу.

Вакса… — пролепетал я, и мне поверили на слово.

Какие уж там актерские навыки — я просто соврал, по-мальчишески полагаясь на авось, и мне повезло. И только несколькими часами позже в тишине приютившей меня московской квартиры я полностью осознал, что во время того злополучного досмотра на Курском вокзале мимо меня со всей своей безудержной силой и неодолимой неизбежностью пронеслась моя судьба. И что были по сравнению с ней юношеские мечты о поступлении в театральное училище, когда реальностью для меня на долгие годы могла стать совсем иная и очень далекая от искусства жизнь?

Та нечаянная свобода, которую вдруг почувствовал наш народ, переломив хребет германскому фашизму в страшной войне, закончилась очень быстро. Сталин вновь начал по-своему наводить в стране порядок, и многие из тех, кто недопонимал происходящее, жестоко заплатили за это неведение. Впрочем, нечто подобное можно сказать о любом времени: жизнь, как река щепку, порой несет человека в водоворот. А мне посчастливилось прибиться к берегу, и вскоре я без тени сожаления выбросил злополучный пистолет.

Несомненно, произошедшее со мной было случайностью. И произошедшее за пару лет до этого тоже.

Есть жуткая статистика, что парни, родившиеся в СССР в период с 1922 по 1926 год, были уничтожены войной почти подчистую. А я родился в 1927-м, и когда мне и моим ровесникам было семнадцать, война практически закончилась. Но она еще шла, когда я учился в десятом классе. И вот из родной сибирской Тары по повестке меня вызывают в военкомат для отправки в Омск в школу летчиков-истребителей. Неоперившихся «сталинских соколов» тогда обучали воздушному бою по известной формуле «взлет — посадка», то есть в ускоренном темпе, быстро, судорожно, не считаясь даже с гибелью курсантов в самой летной школе. Что уж тут говорить о предстоящих им фронтовых испытаниях!

А нас, «птенцов», по приказу собралось в клубе человек двести. Неизвестность пугала. Ходили разные слухи о том, как нас будут проверять, чтобы отобрать годных для летной службы. Говорили, например, что заведут тебя в темную комнату, скажут «иди» — и под тобой провалится пол. Ты ухнешь в яму, а потом будут слушать твое сердце. Конечно, такой ерунды бьггь не могло. Правда, одно испытание нам все-таки устроили — на специальном вращающемся кресле, для проверки вестибулярного аппарата.

Из двухсот человек отобрали пятьдесят, в том числе и меня. Но что-то в военной машине дало сбой. К нам вдруг вышел офицер и объявил, мол, езжайте-ка ребята по домам, ваш год решили пока не призывать. И мы разъехались, а потом я, поступив в театральную студию при Омском областном драматическом театре, получил бронь от призыва на воинскую службу. Тут судьба снова проявила ко мне снисходительность: ведь моих погодков из числа несостоявшихся летчиков вскоре призвали в конвойные войска, которые впоследствии этапировали преступников и недобитых националистов с Западной Украины в лагеря. А кто-то из этих парней отправился в воинских эшелонах на восток — добивать японских милитаристов. И не знаю, многим ли из них повезло вернуться.

Еще большей случайностью было то, что я вообще увлекся театром. Уму непостижимо, зачем это понадобилось мальчишке из сибирской глубинки, выросшему в семье, где о сцене даже не помышляли, где не было наследственной тяги к лицедейству и каких-либо театральных традиций. Куда проще было выбрать для себя одно из промышленных или сельскохозяйственных ремесел, как это сделали в большинстве приятели моего детства.

Удивительно, что потом, прозанимавшись в омской театральной студии под руководством Лины Семеновны Самборской, я на свой страх и риск поехал в Москву, чтобы поступить в театральное училище. Надо сказать, что шансов для поступления у меня было мало.

Действительно, сначала я благополучно провалился в Щеп- кинское училище и ряд других мест. И было неясно, что делать дальше в чужой для меня Москве, в ее столичной толчее. Казалось, моя театральная жизнь покатилась под уклон. В помраченном состоянии духа я отчего-то рассудил, что если пойду к актрисе Вере Николаевне Пашенной, которая набирала курс, и все ей расскажу о своем бедственном положении, то она меня обязательно поймет. Целый день я ходил вокруг ее дома, так и не решившись зайти. Наверное, я правильно поступил. Где-то в глубине души, несмотря на отчаяние, я понимал всю наивность своего замысла. Есть в людских взаимоотношениях, вернее, в людских столкновениях такая минута, когда ты, понимая и боль, и горе стоящего перед тобой человека и сочувствуя ему, не можешь помочь никак, ничем. Много раз я встречался в жизни с такой злой минутой: и безрезультатно ждал помощи, и сам порой не умел такую помощь оказать в силу разных причин. Наверняка отказала бы мне и Пашенная, и была бы права…И вдруг, бесцельно слоняясь по городу со своими бредовыми идеями, на одной из улиц я нос к носу столкнулся со Славой Карпанем, тоже студийцем Самборской, который также приехал в столицу попытать счастья. Чудом был уже сам факт, что в многомиллионной толпе смогли встретиться два товарища из далекого сибирского края. Карпань уговорил меня еще раз попробовать силы в Щукинском училище при Театре имени Вахтангова. И судьба опять благоволила ко мне. Вахтанговский театр во время Великой Отечественной войны был в эвакуации именно в Омске. Там его хорошо приняли, и когда в 1946 году после возвращения в Москву вахтанговские мэтры набирали первый послевоенный курс в Щукинское училище, они вряд ли могли отказать омскому пареньку, хотя бы в знак признательности за гостеприимство его земляков. А будь я родом из Хабаровска или Уфы, возможно, получил бы от ворот поворот.

Какие странные события и совпадения преследуют нас на жизненном пути. И судьба актера тоже полна неожиданностей. Она, словно роль, складывается из нюансов и эпизодов повседневности, то есть буквально из всего: кого ты выбрал себе в друзья, кто стал твоим наставником, встретился ли тебе толковый, талантливый режиссер. Профессия артиста поразительно зависимая и парадоксальная. Ожидая приглашения к участию в спектакле, никогда не знаешь, падет ли режиссерский выбор именно на тебя: актер в этой ситуации едва ли не бесправен перед авторитетом постановщика. Зато, выйдя на сцену, ты однажды можешь перевоплотиться в короля, тирана, властителя человеческих дум, в одного из тех великих, кто не единожды в истории порой милосердно, а чаще беспощадно управлял судьбами людей и народов. Я оказался удачливым на такие роли и в разное время играл Ричарда III, Ленина, Сталина, Наполеона, Степана Разина, Ворошилова и Жукова. Это была интересная работа, ибо благодаря ей я мог погрузиться в мир героя, понять его по мере сил, привнести в образ нечто свое и в зависимости от профессионального умения донести до зрителя человеческую суть сыгранного персонажа. Насколько, например, был противоречив Наполеон в пьесе Брукнера: титан, держащий в ужасе Европу, сгубивший миллионы людей в непрерывных войнах, вдруг оказывается бессильным перед обыкновенной земной женщиной, перед Жозефиной. И что ему преклонение народов, если уходит любовь и Наполеон сам становится жертвой в руках обстоятельств?

Да, мне досталась профессия, наполненная мистикой и неожиданностями. Актеры часто бывают зависимыми, а их герои — всевластными. Так жизнь вторгается в театр, а театр органично переплетается с жизнью. Входя в роль и выходя из нее, будто качаешься на качелях из собственных нервов, поэтому так важно актеру сохранять духовное и физическое здоровье. К сожалению, с годами делать это становится все тяжелее и тяжелее. И если нравственный опыт безусловно накапливается, то силы уходят. Это требуют возвращения долгов те самые случайности, которые зачастую уберегали нас от невзгод и закономерно складывались в судьбу.