Реальность сердца
Шрифт:
Господину Гоэллону, правда, в последнюю очередь — бывший секретарь и нынешний наследник Старшего Рода обладал способностью уничтожать противников одним взглядом или словом, и, кажется, сам того не замечал. По крайней мере, Лебелф был растоптан в прах одной-единственной репликой, ибо оказался слишком дурным, чтобы с первого раза не понять, с кем имеет дело.
— Кажется, в Тамере подобное называют гаремом, — кивнул он на стоявших у окна в большой гостиной мальчишек.
— Кажется, в Тамере подобных называют евнухами, — не поворачиваясь, заметил Алессандр. Сказано это было лишь чуть громче, без кивка, без малейшего повода заподозрить, что фраза посвящена именно Лебелфу, а не кому-то за окном; однако ж, ее услышали все, кто находился в гостиной. Через полчаса эта короткая пикировка была пересказана Реми. Что именно он сказал своему вассалу, не узнал никто — вот только надоевший всем щекастый олух, за которым тянулся липкий шлейф запаха розового масла, вылетел из кабинета герцога, словно ошпаренный. У него даже локоны развились. Алессандр же, которого похвалили за остроумие и меткость, изумленно хлопнул глазами и произнес фразу, которую еще пару дней передавали из уст в уста, как лучший анекдот:
— А я сказал что-то смешное? Рене улыбнулся, потом прикусил губу — получилось, что он улыбнулся Андреасу Ленье, а при виде этого юноши у него на глаза разве что слезы не наворачивались. Тихое, запуганное донельзя, путающееся в правилах и обычаях создание, старавшееся слиться со стенами и мебелью — и это алларский владетель?! Да он выглядит так, словно его продержали на леднике половину суток, потом выпустили и даже огненного вина не налили, чтоб согреться…
— Да, Ленье?
— Господин герцог просит передать мне выписки.
— Подвизаетесь на секретарском поприще? — не удержался Рене. Андреас ничего не ответил, просто прошел к столу и застыл перед ним. Эта манера — молчать в ответ на любую подначку, терпеливо принимать и крик, и оскорбления, — тоже раздражала. Худшего оскорбления сословию благородных людей, чем Ленье, придумать было затруднительно. То, что годится для лекаря, не годится для владетеля. Тихим и кротким место в монастырях, если уж не в аптеках.
— Вы не считаете нужным отвечать?
— Что я могу ответить на подобный вопрос? — тихо промолвил юноша. Бледные губы едва шевелились. «Малокровный он, что ли?» — подумал Рене. Теперь уж слов не нашлось у него. Надо понимать, Ленье явил пример той самой превозносимой Церковью кротости, которая преодолевает силу сильных и гнев гневных.
— Хотите, прокатимся верхом? К вечеру похолодало…
— Благодарю, господин Алларэ. Мне нужно спросить позволения у герцога и мэтра Беранже.
— Особенно у второго. Андреас, проснитесь! Вы… — Рене негодующе взмахнул рукой. — Это просто неприлично!
— Меня никто не освобождал от обязанности помогать ему.
— А вы тому и рады! — подмигнул Рене.
— Вы правы.
— Надеетесь превзойти герцога Гоэллона?
— Вы видите в этом нечто неприличное? — Андреас казался искренне озабоченным, только где-то в уголках губ таяла смутная улыбка. Загнанный в ловушку Рене только качнул головой. Очередная попытка подначить воплощение тихой покорности пошла прахом. И так — каждый раз. От такого впору и с ума сойти…
— Так подите и спросите! — не выдержал Алларэ. — У обоих. Разумеется, никто не собирался держать Андреаса под замком, и через полчаса он опять заглянул в кабинет. Успел переодеться — хоть что-то. К тому времени Рене сам не понимал, зачем же ему взбрело в голову выгуливать мальчишку, от одного вида которого ему хотелось плеваться, но что сказано — то сказано. Слово, как известно, не ласточка, да и ту — поди поймай, если выпустишь.
Из троих юных оболтусов в седле нормально умел держаться только Алессандр, да и то Рене, который в три года впервые сел на пони, а в десять — на коня, недовольно кривился при виде его посадки. Андреас же — ох, сущие слезы…
— Это не сказочный дракон. Это всего-навсего Русалка. Смирная, хорошая девочка… — мужчина потрепал лошадь по шее, успокаивая. Агайрская красотка скорбно поводила головой при виде бестолкового седока, который явно ее боялся. — Она не кусается… ну, почти.
Яблоневые сады за Бруленскими воротами пламенели в вечернем свете. Яблоки еще не налились, в Собре они созревали лишь к началу осени, но уже источали головокружительный аромат. Тонкий, едва уловимый — кажется даже, что чудится, что придумываешь его, а на самом деле воздух пуст и прозрачен, но потом ноздри щекочет ни на что непохожий пронзительный запах… Конвой, без которого Реми запрещал выезжать из дому, держался чуть поодаль.
Гвардейцы, как им и положено, зорко оглядывали окрестности на предмет нахождения злоумышленников, а Рене со спутником ехали по аллее.
— В Алларэ яблонь почти нет…
— Вы скучаете по дому? — спросил Андреас. «Да какое ж тебе дело, по чему я скучаю?!» — хотел ответить Рене, но вместо этого кивнул. Бывший лекарь попал в яблочко. Скучал — и по родному замку, и по родичам, но больше всех — по жене и детям. Пятилетний Антуан, рыжий баловень, был уже в том возрасте, когда сын больше тянется к отцу, чем к матери. Только что в этом мог понимать Ленье… Тьерри подъехал поближе, молча указал рукой на едущую навстречу пару. Эти тоже без охраны не выезжали, и немудрено: желающих продырявить насквозь герцога Скоринга в столице было немало, а его спутница… о да, эта дама была вполне достойна немедленного похищения! Миниатюрная женщина, удивительно белокожая, с густыми пепельными волосами, уложенными в высокую прическу. Верхом без головного убора — такое даже столичные дамы себе редко позволяли… Костюм для верховой езды был ивово-зеленым, и Рене отчего-то подумал, что — под цвет глаз.
— Кто это? — спросил Алларэ у гвардейца.
— Кларисса Эйма. Настроение моментально испортилось. Легендарную Клариссу, единственную и неповторимую, он еще никогда не видел, но наслышан был от души. Дама, получившая из рук короля орден, не могла не стать объектом пересудов на добрый год даже в столице, где герои менялись от седмицы к седмице. Однако ж, до сих пор Рене слышал о ней весьма лестные отзывы, в том числе и от Реми. И вот, извольте видеть — оная Кларисса премило щебечет с первой скотиной всея Собраны!
— Какая прелесть! — сквозь зубы процедил Алларэ.
— Ее падчерица — старшая фрейлина при дворе самозванца, — с удовольствием поведал Тьерри. — А сама она каждый день проводит с герцогом Скорингом время. Приятно проводит же…
— А-а… — Рене мигом сообразил, кто кому кем приходится. О новой старшей фрейлине он слышал. Значит, она падчерица Клариссы, ну да, яблочко к яблочку… но сюрприз, тем не менее, пренеприятный. — Герцог Алларэ знает?
— Наверняка, — пожал плечами Тьерри.