Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство
Шрифт:
Хоть я и был ребенком, я не мог не заметить, как она менялась в присутствии отца. С причесанными волосами и макияжем на лице, мама вела себя спокойнее. Я очень радовался, когда папа был дома. Если он не на работе, значит, она не будет бить меня, наказывать зеркалом и отправлять в гараж. Отец стал моим защитником. Стоило ему отправиться в гараж, чтобы поработать, я шел следом за ним. Если он устраивался с газетой в любимом кресле, я садился у него в ногах. По вечерам после ужина мы с папой убирали со стола: он мыл посуду, а я вытирал. Я знал, что, пока я рядом с отцом, мне не причинят вреда.
Однажды, когда папа уходил на работу, я пережил глубокий шок. После того как он попрощался с Роном и Стэном, отец встал на колени, положил руки мне на плечи и попросил быть «хорошим мальчиком». Мама стояла позади него,
Некоторое время после папиного предупреждения между мной и мамой все было тихо. Когда отец был дома, мы с братьями обычно играли до трех часов дня. Потом мама включала телевизор, чтобы мы могли посмотреть мультики. А для моих родителей наступал «счастливый час». Папа выставлял на кухонный стол бутылки с алкоголем и красивые высокие бокалы. Резал лимоны и лаймы на дольки, выкладывал на маленькое блюдце рядом с банкой вишен. Они часто пили с трех часов и до тех пор, пока мы с братьями не отправлялись спать. Помню, как родители танцевали на кухне под музыку из радиоприемника. Мама с папой прижимались друг к другу и выглядели очень счастливыми. И в такие моменты я думал, что могу забыть о своих бедах. Я ошибался. Мои беды только начинались.
Спустя пару месяцев, в воскресенье, когда отец был на работе, мы с братьями играли в нашей комнате и вдруг услышали, как мама с криками бежит к нам. Рон со Стэном рванули в гостиную, чтобы спрятаться. А я сразу сел на стул. Мама приближалась ко мне, вытянув руки. Я отодвигался вместе со стулом, пока не уперся в стену. Мама смотрела на меня стеклянными глазами, от нее пахло выпивкой. Я закрыл глаза, и удары стали сыпаться на меня со всех сторон. Попытался защитить лицо руками, но мама не давала мне этого сделать. Казалось, избиение не закончится никогда. Наконец мне удалось прикрыть лицо, но мама схватила меня за руку — и в этот момент потеряла равновесие, резко отступив назад. Она резко дернула меня, я услышал, как что-то хлопнуло, и почувствовал резкую боль в плече. Судя по удивленному выражению лица, мама тоже слышала хлопок, поэтому быстро отпустила меня, развернулась и вышла из комнаты, как будто ничего не случилось. Я придерживал правой рукой поврежденную левую и чувствовал, как она наливается болью.
Вечером мы ужинали перед телевизором. Еда стояла на подносе, но когда я попытался взять стакан молока, то понял, что рука меня не слушается. Пальцы шевелились, но все остальное — от плеча до ладони — безвольно висело вдоль туловища. Я умоляюще посмотрел на маму. Она отвернулась. Я чувствовал: что-то со мной не так, — но был слишком напуган, поэтому молчал. Просто сидел вместе со всеми и смотрел на поднос с едой. В конце концов мама разрешила мне пойти спать пораньше, приказав лечь на верхнюю койку кровати. Обычно я ложился на нижнюю. Рука сильно болела, так что я ворочался до утра, стараясь не тревожить ее, пока не уснул.
Но вскоре мама разбудила меня и сказала, что во сне я упал с верхней полки. По дороге в больницу она вела себя так, будто ее сильно беспокоит мое состояние. Когда мама рассказала доктору о моем падении, по его взгляду я понял, что он ей не поверил. Но я слишком боялся наказания, чтобы признаться. Для папы она приготовила еще более трагичную историю. Ему она красочно описывала, как пыталась подхватить меня, когда я падал. Я сидел у нее на коленях, слушал и понимал, что мама больна. Но страх мешал мне рассказать отцу правду. Я понимал, что если открою рот, то следующий «несчастный случай» будет куда серьезнее.
Школа стала для меня настоящим убежищем. Я с радостью проводил время вдали от мамы. На переменах превращался в маленького дикаря и носился по игровой площадке. Я легко заводил друзей и был очень счастлив в школе. И вдруг, в конце весны, когда я пришел домой после уроков, мама затащила меня в свою спальню. Она стала кричать, что меня оставляют на второй год в первом классе, так как я был плохим мальчиком. Я ничего не понимал — у меня же было больше «счастливых мордочек», чем у кого-либо из учеников! Я слушался учительницу, и она ко мне хорошо относилась. Но мама продолжала вопить, что я позорю нашу семью и буду жестоко наказан. Она решила, что отныне мне навсегда запрещено смотреть телевизор. Я останусь без обеда и буду делать по дому все, что она прикажет. После очередной порции ругани мама отправила меня в гараж, и я стоял там, пока не пришло время спать.
А летом, когда вся семья отправилась в поход, меня оставили у тети Джози. Просто высадили из машины, ничего не объяснив. Я чувствовал себя отверженным, когда смотрел вслед удаляющемуся семейному фургону. Мне было очень грустно и одиноко. Я попытался сбежать из тетиного дома, чтобы найти свою семью. По какой-то причине мне очень хотелось быть рядом с мамой. Далеко я не убежал, а позже тетя сообщила маме о моей выходке. Когда папа ушел на дежурство, я сполна заплатил за плохое поведение. Мама лупила меня и пинала, пока я не упал на пол. Я пытался объяснить, что сбежал только потому, что хотел быть вместе с ними. Пытался рассказать, как сильно скучал без нее, но мама запретила мне говорить. Мне было больно, и я не хотел молчать. Тогда мама схватила кусок мыла из ванной и запихнула его мне в рот. С того момента мне разрешалось говорить только в тех случаях, когда она приказывала мне.
Осенью я вернулся в первый класс — и не слишком огорчился. Я знал больше, чем другие ученики, поэтому стал считаться гением. Поскольку меня оставили на второй год, мы со Стэном оказались в одном классе. В школе мы были лучшими друзьями, а дома… мы оба знали, что лучше ему со мной не общаться.
Однажды я прибежал с уроков, чтобы похвастаться своими оценками. А мама снова затащила меня в комнату и начала кричать, что ей пришло письмо с Северного полюса. И в нем говорилось, что я — «плохой мальчик» и Санта ничего мне не подарит на Рождество. Мама была в ярости, ведь я снова опозорил семью. Я стоял, не понимая, что происходит, а она продолжала жестоко издеваться надо мной. Казалось, будто я живу в созданном мамой ночном кошмаре, и мне остается лишь надеяться, что она в конце концов проснется. На Рождество под елкой я обнаружил всего пару подарков, и те пришли от дальних родственников. Утром двадцать пятого декабря Стэн осмелился спросить у мамы, почему Санта не принес мне ничего, кроме двух раскрасок. Она наставительно произнесла: «Санта дарит игрушки только хорошим мальчикам и девочкам». Я заметил, с какой грустью посмотрел на меня брат. Он тоже заметил нездоровое поведение мамы. Поскольку я до сих пор был наказан, даже в Рождество мне пришлось надеть рабочую одежду и заняться домашними делами. Пока я чистил ванну, краем уха услышал, как ругаются мама с папой. Она злилась на него за то, что он купил мне раскраски «у нее за спиной». Мама говорила, что она отвечает за воспитание «мальчишки», а он поставил под сомнение ее авторитет, сделав ему подарок. Чем дольше отец спорил, тем злее она становилась. Я уже знал, что он проиграет и я останусь совсем один.
Несколько месяцев спустя мама стала вожатой нашего скаутского отряда. Когда к нам домой приходили другие ребята, она обращалась с ними, как с королями. Некоторые потом признавались мне, что хотели бы, чтобы их мамы были похожи на мою. Я никогда не отвечал, но про себя гадал, что бы они сказали, узнав правду. Мама была вожатой всего пару месяцев. Когда она бросила это занятие, я облегченно вздохнул, ведь теперь по средам я мог ходить на собрания в гости к другим мальчикам.
Как-то раз я вернулся из школы, чтобы переодеться в синюю с золотым скаутскую форму. Дома были только мы с мамой, и по выражению ее лица я мог сказать, что она жаждет крови. Для начала она повозила меня лицом по зеркалу в спальне. Потом схватила за руку и потащила к машине. Пока мы ехали к дому, где должно было проходить собрание отряда, она рассказывала, что сделает со мной, когда мы вернемся. Я забился в угол между передним сиденьем и дверью, но это не помогло. Она дотянулась до меня, вцепилась пальцами в подбородок и заставила повернуть голову в ее сторону. Я увидел безумные, налитые кровью глаза. Когда мы подъехали к дому новой вожатой, я жалобно проскулил, что был плохим мальчиком, поэтому не смогу сегодня присутствовать на собрании. Она вежливо улыбнулась и сказала, что будет ждать меня в следующую среду. Больше я ее никогда не видел.