Ребенок на заказ, или Признания акушерки
Шрифт:
– Ты – моя Лили. Я уверена.
– Прекратите это! – крикнула женщина, привлекая к себе Дженни. Я поняла, что сказала слишком много и слишком рано, но я не могла сдержаться.
Девушка вырвалась из объятий матери и выбежала в коридор. Грейс побежала за ней. Тара схватила подругу за руку, чтобы помешать ей последовать за ними.
– Предоставь это Грейс, – сказала она.
Женщина выглядела потрясенной.
– Я не понимаю, что происходит.
– Это Лили, – воскликнула Хейли. – Она так похожа на Лили.
Тара посмотрела на меня, держа женщину за руку.
– Дайте
Я не хотела, чтобы они уходили. Я боялась, что Лили снова бесследно исчезнет. Но что я могла поделать?
– Хорошо, – кивнула я. Эмерсон уже вышла и быстрыми шагами удалялась по коридору, стараясь уйти от меня как можно быстрее.
– Пожалуйста, не уходите, – добавила я, но она уже скрылась, и только Хейли слышала мои слова.
61
Ноэль
Уилмингтон, Северная Каролина 1994
Вздрогнув, она проснулась и не сразу поняла, где она находится. Странное тусклое освещение в комнате дезориентировало ее. Она несколько раз мигнула, стараясь сфокусироваться. Маленькая раковина. Кроватка. Повернув голову направо, она увидела кровать, где спала Эмерсон. Что-то твердое уперлось в ее бедро, она взглянула и увидела на сиденье кресла бутылочку. Она кормила ребенка. Как ее зовут? Грейс? Они хотели назвать ее Ноэль. Нет, это не Грейс. Это ребенок Эмерсон. Дженнифер. Дженни. Ноэль смутно припоминала, как встала, чтобы положить ребенка в кроватку, но кроватка была пуста. Она старалась собраться с мыслями. Может быть, заходила Джилл, чтобы взять ребенка у нее из рук? Она медленно перевела дух, опасаясь, что у нее закружится голова, если она встанет. Потом уперлась руками в сиденье, чтобы подняться, но, когда начала вставать, ее взгляд упал на пол, и у своих ног она увидела ребенка, который выскользнул из ее усталых рук по шелковистой ткани юбки.
Дыханье у нее замерло. Ноэль поднялась слишком быстро, чтобы дотянуться до ребенка, и упала на пол, сильно ударившись бедром. Схватив ребенка, она взяла его на колени, но сразу же поняла, что было уже слишком поздно. Шея ребенка неестественно выгнулась, безжизненные губы посинели.
Ноэль смотрела на ребенка расширившимися от ужаса глазами. «Ты ее убила, убила, убила», – говорила она себе. Руки у нее дрожали, когда она попыталась выпрямить головку на сломанной шее. Она наклонилась, пытаясь вдохнуть жизнь в посиневшие губы и крошечный носик, на котором уже засохла струйка крови.
Ноэль встала на ноги, ухватившись за раковину. Ей казалось, что она рыдает, но звук этот замер у нее в груди, так и не вырвавшись наружу. Она положила ребенка в кроватку и застыла, лихорадочно соображая.
Ребенок в комнате сестер. Близнец этого. У которого умирает мать, а отец отсутствует.
Как ей отвлечь Джилл? Она осторожно открыла дверь. Комната была пуста. Джилл там не было, а ребенок оставался в кроватке. Каштановые волосы. Шесть с половиной фунтов. Нельзя терять время. Нельзя больше думать.
Ноэль взяла ребенка на руки. Она схватила тонкую табличку, прикрепленную к кроватке, и проскользнула обратно в палату
Браслет на ручке! Она осторожно сняла его с кисти ребенка и заменила на тот, что был у ребенка в кроватке. Она успела заметить фамилию: Найтли, девочка. Она бросила его и сведения о ребенке в сумку. Все это она сожжет. Она уже представляла, как разводит огонь в камине.
Она прокралась из роддома, встретив по дороге пару сестер и знакомого акушера, но они едва обратили на нее внимание, пробегая по коридору. Сегодня в отделении было неспокойно. Так же неспокойно, как у нее на душе. Так же неспокойно, как предстояло ей чувствовать себя до конца жизни.
Она приехала домой в половине четвертого утра. Она продолжала действовать на чистом адреналине. Без всякой мысли она нашла в сарае лопату. Выбрав уголок у себя во дворе подальше от дома, она рыла, рыла и рыла в темноте мягкую после августовских дождей землю. Она вырыла яму, глубокую и узкую. Завернула ребенка в свою любимую юбку, потому что вещь была красивая, и ей хотелось пожертвовать чем-то, что она любила. Она легла пластом на землю, осторожно опустила ребенка в яму и забросала ее землей, только теперь позволив себе заплакать.
Закончив, она села на землю поверх могилы, не трогаясь с места, даже когда пошел дождь. Она сидела там, пока небо не начало светлеть, расцвечиваясь розовыми, желтыми и сиреневыми полосами, как букет цветов для ребенка. Вот что она сделает сегодня: она пойдет в цветочный магазин и спросит, какие цветы расцветут пышным одеяльцем пастельных тонов, так что даже посторонние, глядя на них, не смогут не подумать: «Этот сад полон любви».
62
Тара
Вашингтон, округ Колумбия 2010
Мы нашли Грейс и Дженни в маленькой комнатке в конце коридора. Они сидели на полу, прислонившись к маленькому диванчику, и моя дочь – моя дочь, я была в этом уверена – обнимала свою лучшую подругу. Они взглянули на нас, когда мы с Эмерсон вошли.
– Мама, – сказала Дженни, – пожалуйста, скажи мне, что я не ее дочь! То, что я похожа на этих девочек, еще ничего не значит.
Эмерсон опустилась на диванчик. И следа краски не осталось у нее в лице. Она погладила Дженни по голове, осторожно стиснув в руке прядь ее волос, как будто таким образом могла удержать ее при себе.
– Не понимаю, как ты могла оказаться ее дочерью, – сказала она. – Ноэль не имела никакого отношения к твоему рождению.
Я увидела в глазах Эмерсон сомнение, когда она это говорила. Мы обе видели фотографию этих девочек, любую из них можно было бы заменить Дженни, и никто бы не заметил никакого различия.
– В письме, которое Ноэль написала Анне, – сказала я, – не говорилось, где она была, когда она уронила ребенка?
Эмерсон вскинула голову с таким выражением, словно я предала ее.