Ребёнок от босса. Научи меня любить
Шрифт:
– Всё будет хорошо. Помнишь? Я пообещал…
Хватаю врача за руку, когда тот разворачивается вслед за каталкой.
– Что ей будут делать?
– Зависит от того, в каком она состоянии. Я не экстрасенс, так сходу сказать не могу. Нужно сделать узи, как минимум. Прослушать есть ли у плода сердцебиение, посмотреть есть ли раскрытие. Возможно, потребуется переливание. Возможно, кесарево… Чем быстрее я определю состояние беременной, тем больше шансов выжить и у неё и у детей.
– Мне самое главное, чтобы вы её спасли, –
– Понятно, – кивает.
Разворачивается и скрывается за той же дверью, куда санитары увезли Инну.
Глава 92
Инна
Мерный пикающий звук где-то сбоку – первое, что я слышу, когда открываю глаза. Правда, долго держать их открытыми не удаётся. Из-за яркого режущего света, я вновь зажмуриваю веки и делаю глубокий вдох.
Где я? Что произошло?
Воспоминания пазлами пытаются сложиться в голове единой картиной из-за чего виски начинают болезненно ныть. Ренат... Мы были в доме... Затем он хотел увезти меня в Москву... Потом появился Глеб и...
О, боже мой!
Рука машинально тянется к животу. Превозмогая резь от света, я всё же открываю глаза окончательно и чуть приподнимаюсь.
– Дети... Что с моими детьми?! Что с ними?! – хрипло спрашиваю в пустоту.
В палате, где я нахожусь, больше никого нет. Вокруг меня какие-то приборы, от одной руки идёт проводок к экрану и показывает давление и пульс.
Страшная картина реальности становится всё чётче – у меня открылось кровотечение и я потеряла детей. Я потеряла своих малышей.
Паника сдавливает горло, вызывая тошноту и болезненные спазмы.
Я не справилась, не защитила своих детей, и их больше нет.
И Глеба тоже нет, потому что без наших малышей я ему не нужна...
Сквозь шум в ушах слышу приглушённые голоса, раздающиеся из коридора. Перевожу взгляд на прикрытую дверь. Перед глазами всё плывёт от слёз и истерики, что поднимается изнутри и намеревается вырваться наружу.
Один из голосов мне не знаком. Второй точно принадлежит Глебу.
Значит, он здесь? Он всё-таки здесь?
Хочется закричать изо всех сил, позвать его и просто прижаться к тёплой груди любимого человека, но у меня нет сил. Горло пересохло, а в теле ощущается невероятная слабость и усталость.
– Как дети? – вырывает из груди сердце вопрос заданный Глебом.
Его я отчётливо слышу. Скорее всего, он говорит с врачом и хочет знать, что с малышами... Наверное, собирается уехать, если детей больше нет...
Ответ врача я, к сожалению, не слышу.
Это убивает меня.
Я хочу знать правду... Должна знать...
Сделав глубокий вдох, пытаюсь позвать Глеба. Выходит негромко – больше напоминает слабый еле слышный писк. Но, на удивление, его оказывается достаточно, чтобы дверь в палату открылась.
– Инна...
Глеб залетает внутрь вперёд врача.
Я жадно въедаюсь взглядом в его образ. Вижу плохо из-за слёз, но всё же замечаю, что выглядит он устало и в глазах стоит тревога.
– Очнулась? Ну, как ты, малыш? – Глеб осторожно садится рядом на кровать и, чуть наклонившись, берёт мои ладони в свои руки. Прижимает их к губам. Целует.
А меня трясёт от слёз.
– Глеб... Я потеряла детей? Их... больше нет? –надрывно спрашиваю, совершая частые прерывистые вздохи.
– Инна Михайловна, – откашливается мужчина в бело-голубом халате, который зашёл следом за Глебом. – Меня зовут Андрей Николаевич. Я ваш лечащий врач на то время, пока вы находитесь в отделении интенсивной терапии. Потом вас переведут в другое.
Кое-как заставляю себя посмотреть в глаза врачу, быстро смаргивая слёзы. На его лице не отображается никаких эмоций, и я не уверена, хорошо это, или плохо. И ещё я не могу снова задать вопрос про детей, я просто не могу...
– Инна Михайловна, у вас было довольно сильное кровотечение, кроме того, ваши анализы, которые мы сделали в срочном порядке, не совсем в норме. Но раскрытия шейки матки нет, состояние плодов, их сердцебиение и уровень околоплодных вод в норме. Беременность сохраняем, но в больнице полежать вам придётся и вообще все оставшиеся месяцы нужно будет постоянно наблюдаться у врача, и, возможно, ложиться в стационар в профилактических целях...
Андрей Николаевич ещё что-то говорит, но я уже не слушаю. Из всего сказанного в голове на повторе звучат только одни слова "состояние плодов в норме..."
Мои малыши в порядке. Я их не потеряла.
Будто в замедленной съёмке перевожу взгляд на Глеба и как глупая улыбаюсь и плачу. Отрываю ладонь от его губ, кладу на живот, а буквально через мгновение чувствую поглаживание внутри. Такое лёгкое, словно котёнок лапкой скользнул.
Это что же...? Это они?
Не знаю. Это ощущение быстро заканчивается. Мне даже начинает казаться, что померещилось...
– Глеб Викторович, я вас оставлю с Инной Михайловной ненадолго. Через пять минут придёт медсестра с капельницей. И не забывайте, что здесь реанимация. Находится в этом отделении...
– Да-да, я в курсе, – рявкает Глеб, отмахнувшись. – Не надо мне сто раз одно и то же повторять.
Врач недовольно поджимает губы, после чего выходит из палаты. Мы с Глебом остаёмся вдвоём.
– Не больница, а лекарский хутор на отшибе, – шипит он раздражённо. – И тем не менее, они спасли тебя, поэтому... в их профессионализме я не могу сомневаться.
Мужчина тяжёло вздыхает и кладёт руку на живот, поверх моей ладони. Молчит, сурово и пристально глядя мне в глаза.
Внутренне я вся зажимаюсь от этого взгляда. О чём он думает? Что я... плохая? Что из-за меня чуть не погибли наши дети?