Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 1
Шрифт:
— Это четвертый шаг уже? — посчитала Даша.
— Но не последний. Или ты думаешь, я не знала, что в плане дыра? Царица-мать исчезнет из Киева в марте.
— Знала, но все равно собирала меня в полет. Где логика?
— Откуда я знаю? Не только слепым, даже ведам не понять логику вашего Бога. Мама просто использовала его формулу, я просто следую маминому плану. Там ясно сказано, Семью нужно спасти, Третья поможет, вдовствующая императрица приложится… Так и вышло! Наша скрупулезная Катя отлично решила проблему за меня. Она нашла нестыковку! И, хоть, сдается мне, Катерина Михайловна этого
Чуб энергично почесала нос, стараясь принять: что бы они ни сделали, это ведет их к Отмене! Даже если на первый взгляд их поступок должен пойти в минус, он сработает в плюс. Даже если завтра Катя отдаст свои деньги Владимиру Ленину, Маша провозгласит его новым мессией, а Даша возглавит красную армию — каким-то немыслимым чудом их помощь лишь окончательно сгубит большевиков.
— Так, получается, революции точно не будет? — со свойственным ей безапелляционным оптимизмом сделала вывод Чуб. — Тогда чего мы так паримся? Давай куролесить! Удобно вообще-то, делай что хочешь — что б мы ни сделали, то и отменит Октябрьскую!
— Делать глупости позволено только вам Трем! — огрызнулась Акнир. — А похищение запорола не ты, а я. И тем самым сама убедила Отрока Пустынского в промысле божьем. Николай неликвиден, его родные в шоке, план трещит по швам… Получается, несмотря на спасение, революция все равно будет, как Маша и предсказала. Как хочет ваш Бог.
— Так революция будет? Что б мы ни сделали? — совершенно запуталась Даша. — Кому вообще верить? Маше или твоей маме?
— Я выбираю маму, — подумав, решила Акнир. — Она верила в Трех. Она знала формулу Бога. Если б Октябрьскую было нельзя отменить, она б просчитала это…
— А вдруг именно это она и просчитала? Потому и сказала тебе: Отмена — не выход, — резонно предположила напарница.
Акнир замерла, взволнованно прикусила палец зубами.
— Погадать, что ли… Ты как, гадуница?
— Чего-чего? А, нет, я не умею гадать. Мы с Машкой как-то гадали на книжке. Но у меня ничего не сбылось.
— А что выпало?
— Точно не помню. Что-то про бабу, которая чего-то украла.
— А часом не после этого этой до-гадки ты сперла стихи у Анны Ахматовой? — спросила Акнир.
— И точно… — прозрела Чуб.
— Вот видишь. Пошли!
— …Я отыскал обеих дам. Но, к прискорбию моему, результаты моего визита навряд ли порадуют вас. Ни матушка Анны Горенко, она же Анна Ахматова, ни ее сестрица давно не имели от нее известий. Кроме одного письма, доставленного с оказией два года тому, с фотопортретом и информацией самого общего содержания.
— И в каком ателье был сделан портрет?
На миг Кате показалось, что хвост ускользнувшей в никуда поэтессы крепко сжат у нее меж пальцев — на дореволюционных снимках обычно помещался замысловатый рисованный логотип фотографа вместе с фамилией, адресом ателье и непременным обещанием «Негативы хранятся».
Но маленький остроусый человечек в светло-коричневом костюме испустил демонстративный вздох и развел руками.
— К несчастью, — сказал частный сыщик, — на обратной стороне нет ничего,
— Вы добыли снимок? — поскучнела Катя.
Остроусая физиономия сыщика стала проникновенно страдательной и одновременно конфузливой.
— Вы понимаете, Екатерина Михайловна, за долгие годы это известие было единственным. И кабы благородные дамы не были в столь стесненном положении…
— Я не ограничиваю вас в расходах, — отчеканила Катя. — Только во времени. Это расследование имеет для меня первостепенное значение.
— Извольте получить.
На письменный стол перед Катей легла картонка — коричневатое изображение девушки с гладко зачесанными назад волосами, застывшими ничего не выражающими глазами.
Анну Андреевну Ахматову было трудно узнать… трудно было б узнать тому, кто помнил первую поэтессу империи по фотографическим снимкам, отображавшим ее в зените славы — царицей поэзии, амазонкой на спине белокрылого Пегаса. Но отнюдь не тому, кто искал женщину с каменным лицом, запечатленным на доме по Меринговской, 7, вместе с пророчеством: «Эта девица выкинет фортель и от имени женщин и Города Киева».
«Так и вышло!..» — вновь подумала Катя, отпустив остроусого сыщика.
Именно в Киеве в 1911 году Анна произнесла случайную, мимолетную фразу, вынудившую Митю Богрова убить премьер-министра Столыпина, который должен был остановить революцию.
Именно в Киеве Анна вдруг начала писать стихи и сказала еще много-много фраз, сделавших ее первой поэтессой Империи — первой женщиной-поэтессой, затмившей мужчин!
И украшенный каштанами и чертополохом дом на Меринговской, 7 знал об этом. И не только он…
«Революция пришла в мир из Киева!» — говорила им Маша. Уже тогда кузина была на расстоянии вытянутой руки от разгадки.
Ибо, коли, следуя правилу формулы Бога, поставить между причиной и следствием знак «равно», в прошлой редакции истории…
Катерина сбила щелчком женскую голову-крышку с пышнобедрой чернильницы-модерн, обмакнула перо и написала на чистом листе:
1. А.А. случайно спровоцировала смерть Столыпина, убрав таким образом единственного человека, способного предотвратить и мировую войну, и революцию.
2. А.А. написала стихи, раскрепостившие женщин… в том числе и тех самых, которые устроили 23 февраля манифестацию в честь женского дня, породившую революцию.
Но все изменилось!
Отложив перо, г-жа Дображанская в понятном волнении прошлась по изящно обставленному кабинету с двумя зелеными изразцовыми печами, изготовленными в мастерской скульпторши Евы Куликовой, с доставленным из Парижа мебельным гарнитуром «Ненюфары» самого метра Луи Мажореля.
Все изменилось!
За сутки до встречи с роковой Аннушкой Митя Богров повстречал Катерину Михайловну, и его жизнь пошла по иному руслу. Украденные у Ахматовой стихи сделали первой властительницей женских душ Дашу Чуб.