Рецепты еврейской мамы, 30 лет спустя
Шрифт:
На память о детстве у нас осталось несколько альбомов с фотографиями и воспоминания о том, что нас кормили, лечили и вообще всячески поддерживали. К сожалению, нет технологий, которые позволяли бы сделать фотоснимки души. Вот такой бы архив состояний души нам пригодился значительно больше.
Но увы…
После выхода книги «Рецепты еврейской мамы», на которую я получила тысячи отзывов и писем, мне захотелось быть предельно честной и рассказать, что была еще одна встреча с героями той книги – Анной Ароновной и Борисом Абрамовичем Беренштамами – моими добрыми соседями-наставниками, которые в далеком 1972 году эмигрировали в Израиль.
Какой
Итак…
Наступил двухтысячный год. И он по григорианскому календарю високосный год, начинающийся в субботу… А это, как ни крути, шаббат. Ну нельзя ничего начинать в субботу! Так оно и случилось. И напроисходило в тот год столько, что не только все, пережившие его, помнить долго будут, но и потомки вздрагивать. И хотя большая часть этого года приходилась на 5760 год еврейского календаря, не самого, как вы понимаете, круглого и юбилейного, это мало чему помогло и мало что изменило.
У братьев-белорусов местные белочки и зайчики на дензнаках вымахали до размеров динозавров, и посему их пришлось срочно деноминировать. Англичан заставили учить граммы и килограммы, что привело к мгновенному дефициту калькуляторов, ибо никто из жителей Старого Света перевести унции и фунты на новые меры веса в уме не мог. В России одновременно освятили первой литургией храм Христа Спасителя; повзводно и поротно, со слезами отчаяния хоронили солдат и целыми селами – мирных жителей Второй чеченской и (как мы в это верили) закрыли надолго и навсегда одну из самых кровавых ОПГ – Слоновскую.
В Лейк-Плесиде прошли Игры доброй воли, Sony выпустила свой очередной плейстейшн, над Аляской раскололся на сотни осколков 150-тонный метеорит, и таким же метеоритным дождем то тут, то там просыпались авиакатастрофы, сошли с рельсов поезда, ушли лидеры и президенты, а на их место пришли новые.
В России таким президентом стал Путин. В Грузии – Шеварднадзе. В Сирии – Башар Асад. И мало кто из нас тогда подозревал, что многие наши надежды, или разочарования, или победы, или предательства, или даже горе войны и возникновения самого кровавого террористического государствахалифата будут как-то связаны с этими странами и этими именами и что им-то (двоим из них) придется с этим самым халифатом сражаться.
Но для меня 2000 год начался с необычной телеграммы. Ко мне в Москву из Запорожья навсегда переезжали мама и любимый отчим – дядя Володя, о чем, собственно, и телеграфировали. А необычность сообщения заключалась в том, что в тексте была маленькая приписка: «Мира нашла в Хайфе Беренштамов. Хотят к тебе в гости. Можно на День Победы?».
Честно говоря, я даже не сразу поверила в это сообщение. В детстве, в мои пять лет, мне казалось, что мои обожаемые Анна Ароновна и Борис Абрамович уже глубокие старики, а теперь мне самой было уже за тридцать, так сколько же могло быть им лет??? Но, конечно же, я ответила воплями радости, правда, уже не в телеграмме, а по телефону, хотя в духе обожаемого дяди Бори могла бы и телеграфировать коротенькое: «Ой!»
Но это я вам так, телетайпно, рассказываю.
Вы представляете, что такое переезд двух пожилых родителей (одна из которых по жизни хлопотунья, ворчунья и придира, а второй – чопорный и крайне пунктуальный немец) из насиженного гнездышка в незнакомую и пока еще не родную им столицу?
– Дочь, у нас уже получается два контейнера. А у меня не уложены половики, одна большая подушка, подшивки «Литературной газеты» и все Сережкины игрушки? (Забыла вам сказать, что к этому времени я уже была счастливой мамой 15-летнего сына.) Что делать? Может, дополнительно еще один контейнер заказать?
– Мамуль, ну какие игрушки? Парень уже вот-вот на свидания бегать начнет. Вчера они с друзьями пытались угнать из гаража старого Андрюшкиного «Иржика» (Иржиком – лихим скакуном из чешской сказки – мы называли наш первый «Жигуле-нок», хорошенько «прокаченный» балашихинскими мастерами-автогонщиками и взбрыкивающий на МКАДе до 170 км/ч играючи, за что и получил лошадиную кличку). Я же тебе говорила, что ваша квартира не просто отремонтирована, но и полностью укомплектована всей мебелью, техникой, посудой и даже потенциальным персидским котом, о котором так мечтает дядя Вова. Не вздумайте тащить лишнее!
– Лишнее? Это мою подушку ты называешь лишней? Вы там, в своих столицах, как хотите, а я на поролонах спать не приучена!
– Ладно. Разберемся. Когда вас ждать-то?
– Ну, смотри… Пока мы продадим эту квартиру… Пока распродадим всю мебель… Потом у меня юбилей, 60 лет все-таки… Очень бы хотелось со всеми Метельскими последний раз посидеть за одним столом.
Мама начала хлюпать носом, и я поняла, что разговор надо срочно заканчивать. И еще я поняла, что раньше середины июня мои старички ни за что в Москву не приедут. Мамулькин будет тянуть до последнего. Это для отчима Москва и Россия были родным домом, где он провел большую часть жизни и куда он рвался со всей сдержанной страстностью урожденного поволжского немца. А мама, хоть и родилась в Москве и даже прожила в районе Павелецкого вокзала до 10-го класса, свою молодость и всю последующую жизнь связывала только с Украиной и Запорожьем, где наша семья оказалась волею судеб в далеком 1957 году, когда маминого папу (моего дедушку) позвали возглавлять испытательный цех на заводе «Моторостроитель», а папину маму (мою бабушку) практически в это же время стали двигать по партийной линии и тоже почему-то в украинском направлении. Вот там-то, в Запорожье, в 60-е годы две наши семьи встретились и потом породнились, явив миру меня.
Правда, папа очень рано умер, зато через 13 лет маминого вдовства в это же самое Запорожье был откомандирован из Москвы мой будущий отчим – Владимир Николаевич – возглавлять какое-то там важное конструкторское бюро.
И если вы помните по книге «Рецепты еврейской мамы», в том же самом чудесном южном украинском городе, в большом и очень интересном интернациональном доме прошло мое детство, где моими первыми настоящими взрослыми друзьями стали Анна Ароновна и Борис Абрамович Беренштамы, семья одиноких пожилых, веселых и хлебосольных евреев, которые, если так можно сказать, стали мне третьими бабушкой и дедушкой.
В начале 70-х, как только разрешили выезд из СССР, Беренштамы уехали из Союза. Но уезжали они совсем не из-за принципиальных каких-то интересов или несогласия с курсом партии и правительства. Просто случилось так, что во время фестиваля молодежи и студентов 1957 года, проходившего в Москве, их единственный сын влюбился, а потом и женился на пламенной кубинской революционерке, родственнице самого Фиделя, да и уехал вместе с ней на Кубу. Однако революционная дружба двух стран не позволила ни Беренштамам ездить к сыну и внукам, ни им в Союз. Вот и рвались они хоть на историческую родину, хоть куда угодно, лишь бы увидеть и обнять своего любимого мальчика и его многочисленных потомков. Я и не помню сейчас, сколько детей у сына Беренштамов было на момент моего детства – то ли два, то ли четыре, а то ли и все шесть.