Речной бог
Шрифт:
Теперь, когда его надежно привязали к кровати, я мог откровенно разговаривать с ним.
– Я понимаю, мой добрый Расфер, как тебе плохо и какую боль ты испытываешь. Я тоже с благодарностью принял бы порошок этого цветка, когда ты резал меня. Но, старый друг мой, запас порошка иссяк, а следующий караван с Востока, который доставит этот порошок, прибудет не раньше чем через месяц. – Я весело лгал ему, так как очень немногие знали, что я выращивал красный шепен в своем саду. Зная, что наибольшая радость еще впереди, я достал свое сверло.
Голова человека – это единственная часть тела, которая
Первая, разумеется, это яркая и веселая кровь, которая, если разрезать сосуд ножом хирурга или топором палача, бьет через правильные промежутки времени. Это кровь счастливых мыслей и красивых чувств. Это кровь любви и доброты. Кроме того, есть также темная, угрюмая кровь, которая течет слабо и не скачет от радости, как первая. Это кровь злобы и печали, горестных мыслей и дурных дел.
Я изучил все это и заполнил сотни папирусных свитков своими наблюдениями. Я еще не знаю человека, жившего в этом мире, кто знал бы столько, сколько знаю я, а об этих лекаришках из храмов с их амулетами и заклинаниями и не говорю. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них был в состоянии отличить печень от заднепроходного отверстия, не обратившись предварительно с мольбой к Осирису, не бросив кости и не получив, разумеется, кругленькую сумму за свои услуги.
При всей своей скромности могу сказать, что ни разу не встречал человека, который бы понимал человеческое тело лучше меня, и все же голова до сих пор остается для меня загадкой. Разумеется, я понимал, что глаза видят, нос чует запахи, рот ощущает вкус, а уши слышат, но для чего существует бледная каша, заполняющая костяную тыкву черепа?
Я не в состоянии понять это, и никто из живших на земле людей не смог предложить мне удовлетворительное объяснение, кроме, пожалуй, Тана, который подошел к нему очень близко. Однажды мы провели с ним ночь, пробуя красное вино нового урожая, а на рассвете он проснулся и со стоном сказал:
– Сет специально поместил эту штуку в наши головы, чтобы отомстить человечеству.
Однажды я встретил человека, путешествовавшего с караваном, пришедшим из-за легендарных рек Тигр и Евфрат. Он тоже заявил, что исследовал человеческое тело. Он был мудрецом, и мы обсудили множество тайн природы за полгода, проведенные вместе. Однажды он предположил, что человеческие чувства и мысли происходят не из сердца, а из этой мягкой, аморфной сыворотки – нашего мозга. Я специально упомянул это предположение, чтобы показать, как глубоко может заблуждаться мудрый и ученый человек.
Никто из тех, кому приходилось изучать сердце – этот могучий орган, бьющийся собственной жизнью в середине нашего тела и питаемый двумя великими реками крови под защитой крепких костяных стен, –
Ни один разумный человек не сможет поверить, что эта бескровная куча свернувшегося молока, неподвижно лежащая в костяном кувшине, может породить стихи или построить пирамиду, заставить человека полюбить или пойти войной. Даже те, кто бальзамирует трупы, вычерпывают ее, когда готовят труп для долгого путешествия в мир иной.
Однако существует один парадокс: если эту клейкую массу повредить или задеть и если жидкость, скопившаяся в теле, начинает давить на нее, пациент обречен на смерть. Требуется очень хорошее знание строения головы человека и удивительная ловкость, чтобы суметь просверлить череп и не повредить мешочек с этой кашей. Я обладаю обоими этими качествами.
Я начал неторопливо сверлить кость черепа под непрерывные вопли Расфера, то и дело брызгая на рану уксуса, чтобы смыть осколки кости и свернувшуюся кровь. Эта едкая жидкость не улучшала состояния пациента, но усиливала громкость его голоса.
Внезапно острое бронзовое сверло прошло через череп, маленький точеный кружочек кости начал вылезать из раны под давлением крови внутри головы. Затем прямо мне в лицо ударила струя свернувшейся темной крови. Расфер обмяк. Я понял, не без тайной искорки сожаления, что он выживет. Когда же пришил кожу обратно, накрыв грозно пульсирующее отверстие, то подумал: не сослужил ли я дурную службу человечеству, сохранив жизнь этому его представителю?
Когда я уходил от Расфера, забинтовав ему голову, он уже храпел и бормотал что-то во сне в свиноподобной жалости к самому себе. Я вдруг почувствовал, что силы мои на исходе. Волнение и тревоги этого дня израсходовали даже мой огромный запас сил.
Однако отдохнуть мне не пришлось, так как посланец госпожи Лостры все еще торчал у меня на террасе и набросился на меня, стоило мне появиться там. Мне только позволили смыть кровь Расфера и сменить испачканную одежду.
Потом я заковылял к ней в комнаты, с трудом переставляя ноги, Лостра встретила меня гневным взглядом горящих глаз и грозно топнула ножкой.
– Ну и где же ты прятался, господин Таита? – тут же набросилась она на меня. – Я послала за тобой перед второй стражей, а теперь уже скоро восход. Как смеешь ты заставлять меня ждать?! Ты иногда забываешь о своем положении. Ты прекрасно знаешь, как наказывают наглых рабов… – Она разошлась вовсю, так как яд нетерпения не находил выхода уже несколько часов. Ее гневная красота поражала, а когда она столь восхитительно топнула ножкой, я почувствовал, что сердце мое готово разорваться от любви. – Что ты стоишь ухмыляясь? – бушевала она. – Я и в самом деле так разгневана, что готова выпороть тебя. – И снова топнула ногой. Я почувствовал, как усталость пала с моих плеч, словно тяжелая ноша. Одно присутствие Лостры могло вернуть меня к жизни.